Василий Ардаматский - Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

— Поляков, — как-то автоматически ответил он, смотря на меня удивленно. — Как вы хорошо говорите по-русски!

— Неудивительно, я — русский.

— Перемещенный?

— Нет, — улыбнулся я. — Мои предки покинули родину в революцию.

— Но вы, кажется, сказали, что ваша фамилия Штаммер?

— Да. Мой отец немец. А мать — русская. И я не мог руководить ею, когда она выбирала себе мужа.

— Что верно, то верно, — засмеялся Поляков и спросил: — Что же это вы, юные социал-демократы, не поддерживаете фестиваль? Я имею в виду не простых ребят, а ваше руководство.

— Я далек и от руководства и от политики, — сказал я.

— Вот тебе и на! — удивился Поляков. — Корреспондент газеты и вдруг далек от политики.

— Видите ли, я вообще-то всего-навсего спортивный репортер и меня послали сюда писать только о спорте, и то, если будут рекорды.

— Узнаю мудрых политиков от социал-демократии, — усмехнулся Поляков и вдруг, обращаясь ко мне уже на «ты», спросил: — И, кроме тебя, от вашей газеты на фестивале никого не будет?

— Не знаю, вряд ли.

— Ну вот, посмотришь фестиваль. И если ты честный парень, поймешь, что это такое. Тогда возьми и напиши… не про рекорды.

— Я должен делать то, что мне поручено, потерять работу легче всего.

— Да, крепко вас стреножили господа американцы, — сказал Поляков.

— Я работаю для немцев, — обиженно возразил я.

Он поговорил со мной еще о погоде, о ценах в Восточном и Западном Берлине и, сославшись на дела, ушел, небрежно помахав мне рукой.

Поздно вечером мы встретились с мистером Гленом в маленькой пивной возле олимпийского стадиона. Я рассказал ему о разговоре с Поляковым. Мистер Глен проинструктировал меня, как я должен вести себя дальше.

Пока мы разговаривали, пивная, несмотря на поздний час, заполнилась. Шумная компания молодежи заняла все столики. Все они знали друг друга. Возле стойки появился высокий красивый парень в синей рубашке с закатанными по локоть рукавами.

— Внимание, внимание, внимание! — крикнул он.

Пивная затихла.

— Друзья, нам осталось договориться о мелочах. В день открытия фестиваля мы в шесть утра отправимся в Восточный Берлин и пойдем прямо на стадион. Там мы вольемся в колонну ребят ГДР и все вместе будем участвовать в парадном марше. Наш лозунг: "Да здравствует единая демократическая Германия!"

Молодежь поддержала его восторженным криком. Мистер Глен сделал мне знак глазами — уходим.

Долго молча мы шли по темным ночным улицам. Вдруг мистер Глен громко выругался и сказал;

— Коммунисты работают!

— Но они ведь тоже немцы? — спросил я.

Мистер Глен ничего не ответил.

Накануне открытия фестиваля я чувствовал себя далеко не уверенно. Все мои попытки встретиться с Поляковым еще раз оказались тщетными. Большую часть дня я проводил в Восточном Берлине и видел, как огромный город добровольно отдавался во власть праздника, изменяя и свой облик, и весь дух жизни. С приближением фестиваля я все острее чувствовал там одиночество и свою незначительность. Однажды у меня мелькнула мысль, что, наверное, то же переживал Христос среди непонимавших его… На пресс-конференциях с каждым днем называли все более внушительное число участников праздника и все увереннее говорили о его успехе. Было впечатление, что мы работаем впустую. Я не решался сказать о своих мыслях даже мистеру Глену. Было видно, что он тоже нервничает…

— Полякова видел? — Он встречал меня этим вопросом каждый раз и, услышав отрицательный ответ, бросал: — Вряд ли это результат хорошей работы…

В последний вечер перед открытием фестиваля я присутствовал на оперативном совещании, которое проводил мистер Берч. В большой комнате находилось человек тридцать. Очевидно, это были руководители различных антифестивальных организаций. Перед открытием совещания они толпились у громадного, занимающего чуть ли не всю стену плана Берлина. Заглядывая в бумажки, водили по нему пальцами. Мистер Берч и мистер Глен одновременно говорили по разным телефонам. На длинном столе стояли полевые рации. Возле каждой с наушниками на голове сидел оператор, Все это, наверное, было похоже на военный штаб перед сражением.

Мистер Глен кончил говорить по телефону и подозвал меня:

— Полякова видел?

— Нет.

— Скверно, Юрий, очень скверно, — тихо сказал он, не глядя на меня.

— Господа, господа! — позвал мистер Берч. — Разобрались? Кто не успел, сделает это позже. А сейчас прошу сюда.