Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

Женщина умолкает, и Марика медленно переводит дыхание. После затянувшегося монолога хозяйки она чувствует себя так, словно ее всю, с ног до головы, опутали паутиной. Хочется уйти, как можно скорей уйти отсюда. Но Бальдр не обращает на нее внимания!

— Вы актриса? — спрашивает он в это мгновение.

Марика спросила бы: «Вы были актрисой?» И, может быть, добавила бы: «Тогда, много лет назад…» О, женщины отлично умеют правильно задавать вопросы соперницам!

Что такое? Соперницам?! Марика видит в этой престарелой кокетке соперницу? Да ну, чепуха какая! Унизительно даже думать о том, что Варвара Свиридова (у нее такая певучая фамилия… может быть, нарочно выбранный сценический псевдоним?) — унизительно даже думать, что созерцание этих увядших прелестей может привлекать Бальдра. Ведь эта дама ему в матери годится! Он просто вежлив, чрезмерно вежлив.

— Я была актрисой, — отвечает между тем Дама с птицами, и ее лицо озаряется мечтательной улыбкой, а опаловые глаза словно бы уплывают в невозвратные дали прошлого. — Давно, еще когда жила там, за чертополохом… в Петербурге. Особенно много я играла в пьесах Метерлинка. Когда-то меня сравнивали с Мелисандой, [23] Героиня пьесы М. Метерлинка «Пелеас и Мелисанда». потому что у меня в то время были тоже совершенно золотые волосы, только еще более роскошные, чем у настоящей Мелисанды! Когда я приходила в кафе «Бродячая собака»… Знаете его? Ах нет, вы, конечно, не знаете… — Она легко, тихонько усмехается. — В Петербурге было такое очень модное кафе, где собирались поэты, художники, актеры и вообще люди, влюбленные в искусство. Ну так вот, когда я туда приходила в своем светло-голубом манто, украшенном лебяжьим пухом, и с распущенными по плечам волосами, мои поклонники говорили, что Дебюсси, наверное, видел меня во сне, когда писал свою прелюдию «Девушка с волосами цвета льна». А один мой поклонник уверял, будто такие же волосы были у знаменитой красавицы ХVI века Мари-Поль де Лион, одной из придворных дам Екатерины Медичи. Иногда я смотрю вот в этот хрустальный шар, — она кивком указывает на столик, где солнце дробится в острых гранях, распуская вокруг радужную путину, — и словно бы вижу себя в то время, в пышном платье с кринолином и с распущенными золотыми волосами.

«Врет, конечно, — думает Марика, разглядывая беспорядочно разметавшиеся пепельные кудри хозяйки. — Она никогда не была золотоволосой! Врет, хвастается, интересничает!»

Ей совершенно очевидна лживость этих румяных (вернее, нарумяненных, напомаженных!) уст, однако она с ужасом видит, что глаза Бальдра не отрываются от улыбки Дамы с птицами, словно это вовсе не глаза, а два глупых мотылька, а улыбка — тот губительный огонь, который их манит и на котором им суждено обжечь свои крылья, а то и вовсе сгореть.

А Варвара смотрит на него с победным видом, совершенно уверенная, что и этого красивого летчика она может причислить к числу своих поклонников.

Да, она опять что-то говорит о поклонниках… Женщины такого типа не могут утерпеть, чтобы не похвастать количеством своих рабов мужского пола. Конечно, если Варвара была актрисой, то у нее и впрямь наверняка было множество поклонников, а также покровителей, которым она, как это водится у актрис, отдавалась без разбору, чтобы отблагодарить за букеты, за коробки шоколада, за духи, за аплодисменты, за хвалебные заметочки в театральных газетенках…

— Ну и кто был в числе ваших поклонников? — спрашивает Марика чистоплотным тоном девушки из приличной семьи, которая исключительно из человеколюбия удостоила беседой «заблудшую сестру свою».

Дама бросает взгляд в зеркало, небрежно откидывает волосы со лба, и Марика понимает, что она видит сейчас не себя, а ту золотоволосую Мелисанду, какой была когда-то. Но самое ужасное, с внезапной отчетливостью понимает Марика, что Бальдр тоже видит эту лживую особу такой, какой она была… даже не несколько лет, а несколько жизней тому назад!

— Ну, это были самые разные господа. Среди них оказалось немало поэтов, — говорит хозяйка квартиры, подходя к стеллажу и принимаясь перебирать книжки. — Как-то раз в ресторане один из них прислал мне черную розу в бокале…

— Золотого, как небо, аи? — усмехается Марика, которая как раз и ожидала чего-то вроде подобного беззастенчивого вранья. — Конечно, это был Александр Блок. Ну а кто еще из великих был у ваших ног?

— Ну, например, Федор Соллогуб, — отвечает Варвара Васильевна так простодушно, словно не замечает пренебрежительного тона гостьи. — Я бы с удовольствием прочла вам его стихи, они записаны у меня в альбоме, однако они… они не слишком приличны. В одном из них он советовал мне ходить совершенно ню, ибо никакие платья не идут мне так, как дарованное природой.