Владимир Михайлов - Выстрел на Лахтинской

— Да, действительно, последнее время профессор ходил мрачным.

— И чем же вы это объясняете?

— Ну, во-первых, на одном из заседаний ученого совета медфака шеф выступил с отчетом о научной работе кафедры, и его исследования подверглись критике. Дело в том, что после статьи в центральной печати у профессора появились завистники.

— Вот как! — воскликнул Маргонин. — Так вы считаете, что критика объясняется завистью его коллег.

— Возможно, это и не совсем так. Просто шефу предложили ввести в опыты контрольную группу животных, — разъяснил Тарасов.

— А что это значит?

— Речь идет о дополнительных наблюдениях над животными, которым тоже вводили морфий, но промывание крови не делали. После того как мы приступили к этим опытам, оказалось, что в контрольной группе некоторые животные тоже выживали, несмотря на то, что их кровь не промывали. Тогда профессор распорядился увеличить дозу морфия. В этом случае погибали не только все контрольные животные, но, к сожалению, и некоторые собаки, которым мы делали промывание крови.

— И что же? — спросил Маргонин, не вполне поняв разъяснения молодого ученого.

— Это ставило под сомнения результаты исследований, как выразился профессор, «спутало все карты». Николай Петрович считал, что все дело здесь в несовершенстве аппаратуры: кровь во время центрифугования нагревалась и часть эритроцитов разрушалась. Конечно, если бы у нас была центрифуга с охлаждением, процесс отмывания крови ускорился бы, увеличилось бы количество выживших животных. Но то, о чем мечтал профессор — перенести результаты исследований на больных людей, пока отодвигалось все дальше и дальше. Все это действовало на Николая Петровича удручающе, он стал вспыльчивым и, пожалуй, нетерпимым. Мы, его сотрудники, боялись лишний раз обратиться к профессору даже по делу. А тут еще в связи с решением совета медфака создали комиссию якобы для помощи нашей кафедре. Один из членов этой комиссии, весьма недоброжелательный человек, доцент Соловьев, как-то в отсутствие шефа заглянул в лабораторию и принялся расспрашивать сотрудников о ходе экспериментов. Ему удалось выяснить, что за последние два месяца погибло девять собак. Когда Николай Петрович узнал об этом, он был очень возмущен и, естественно, расстроился, собирался даже пойти с жалобой к руководству университета, но потом оставил эту мысль.

— Да, — покачал головой следователь, — ситуация у Николая Петровича сложилась не совсем приятная.

— Профессор был человеком очень упорным, и мы были уверены, что все закончится успехом и Панкратьев докажет свою правоту, — с энтузиазмом сказал Тарасов. — Тем более, что науке известны факты, когда прекрасные идеи и даже открытия не получали сразу признания. Один из таких случаев произошел с нашим земляком, известным хирургом Петром Фокичем Боровским.

— И давно это было? — заинтересовался Маргонин.

— В конце прошлого века Боровский открыл возбудителя пендинской язвы, сделал доклад на заседании Петербургского хирургического общества, но не получил признания. Даже знаменитый Склифосовский не поддержал его. К голосу безвестного врача, да еще из далекой провинции, никто не прислушался. Согласились, наоборот, с прославленным Склифосовским. А через пять лет после этого американец Райт осматривал больную девочку и снова открыл возбудителя болезни — ведь об открытии, сделанном Боровским, Райт ничего не знал. Пока еще и о наших исследованиях мало кто знает. Труд Панкратьева, который он писал несколько лет, исчез.

— Рукопись мы нашли. Ее, оказывается, украл приемный сын профессора Анатолий, — ошеломил Тарасова Маргонин.

— Вот как! А где же она теперь?

— Приобщена к делу. Но после окончания следствия будет вам возвращена.

— Когда еще следствие закончится... — Тарасов вздохнул. — Профессор собирался опубликовать свой труд в самое ближайшее время, а то получится так же, как с открытием возбудителя пендинской язвы.

— А разве Панкратьевым и его сотрудниками открытие уже сделано? — серьезно спросил Маргонин.

— На этот вопрос нелегко ответить однозначно. Во всяком случае, предпосылки для этого уже есть.

— Мне трудно в этом разобраться, я не врач, а следователь.

— И поэтому вы, конечно, обратитесь к авторитетным ученым за консультацией и повторите ту же ошибку, которую сделали члены Петербургского хирургического общества.

— И, наконец, последний вопрос... Верно ли, что профессору кто-то предлагал большие деньги, да еще в иностранной валюте, за его рукопись?