Владимир Михайлов - Выстрел на Лахтинской

Все эти соображения прокурор изложил письменно. И на обложке дела размашисто написал: «Начальнику следственного отдела гормилиции. На доследование».

Зинкин вызвал в свой кабинет Сазонова и Маргонина, сообщил им о возврате дела на доследование. Все трое понимали — это их недоработка, просчет в ведении следствия.

— Дело решено передать Маргонину, теперь он полностью за него отвечает, — тон начальника был приказным.

— Ясно. Когда передать? — спросил побледневший Сазонов.

— Немедленно. И ты, Георгий Викторович, не спрашиваешь, отчего так решили?

Сазонов молчал.

— Потому, что твоя версия зашла в тупик, а ты этого не видишь. А тебе, Леонид, советую выяснить, что было главным в жизни профессора, поглубже познакомиться с его исследованиями, детально разобраться в них, побеседовать откровенно с коллегами Николая Петровича и подругами его жены, выяснить, что за человек Марина.

Уполномоченным уголовного розыска часто приходилось самим следить за подозреваемым человеком, самим его допрашивать и вести всю следственную работу — работников в милиции не хватало. Маргонину уже не раз приходилось бывать в роли следователя, и он был уверен, что справится с порученным делом. Необходимо было собрать новые факты, тщательно все проанализировать и установить, наконец, убили ли Панкратьева — и кто это сделал — или он застрелился сам. А «белых пятен» в деле было довольно много.

Маргонин прежде всего пришел на кафедру физиологии. У входа в добротное кирпичное здание стоял, кого-то поджидая, молодой человек в коротком черном халате. На поводке он держал небольшую рыжую собачку, которая заливалась жалобным лаем.

— Здравствуйте, доктор Тарасов!

— Откуда вы меня знаете?

— Именно таким я и представлял вас, когда знакомился с делом Панкратьева. Моя фамилия Маргонин.

Молодой человек чуть растерялся, но быстро овладел собой и, передав служителю собаку, пригласил Маргонина в кабинет, где еще недавно работал его шеф. Над письменным столом висело изречение: «Я не вижу оснований для пессимистических взглядов, согласно которым искусственное превращение мертвого вещества в живое никогда не удастся. — И. Лееб».

Заметив, что гость внимательно читает эти слова, Тарасов разъяснил:

— Любимое выражение профессора. Он много работал как раз для того, чтобы подтвердить это.

— Все же оно, вероятно, относится к области фантастики?

— Пока да, но ведь речь-то идет о будущем.

В углу стоял аппарат величиной со шкаф. К нему с двух сторон вели электрические провода. Через переднюю прозрачную стенку прибора Маргонин увидел какие-то пленки и множество резиновых трубок.

Заметив, что следователь заинтересовался прибором, Тарасов объяснил, что это последнее изобретение Николая Петровича — аппарат для принудительного отмывания крови, как называл его профессор. Но о деталях конструкции прибора он не рассказывал даже своим сотрудникам.

— Это мне известно из материалов дела, — перебил Маргонин, — но сам аппарат видеть не довелось. Я как-то представлял его гораздо меньше. Хотелось бы разобраться, насколько мне это доступно, в исследованиях, которые проводил Панкратьев и которые, как я слышал, продолжаете вы, — сказал Маргонин, усаживаясь на стул.

— Что ж, постараюсь посвятить вас. Итак, свои исследования профессор начал еще накануне первой мировой войны. В то время у некоторых ученых возникла мысль о возможности очищения крови от ядов и других вредных веществ, проникающих в организм. Панкратьев был захвачен идеей очищения крови, но началась мировая война, и исследования пришлось прекратить. Затем переезд в Ташкент, гражданская война, и вот лишь в 1924 году у профессора появились условия для работы, и он развернул ее довольно широко. Опыт следовал за опытом.

— Чего же достигал профессор этими опытами?

— Дело в том, что введенное животному ядовитое вещество — морфий — концентрировалось, главным образом, в жидкой части крови или плазме. Поскольку плазму заменяли смесью солевого раствора с желатином, то вместе с ней удалялся и яд. А эритроциты, на которых оседала часть яда, промывались и, уже обезвреженные, вводились животному вновь.

— При каких же заболеваниях предполагал профессор использовать свой метод лечения?

— В случае отравления различными ядами, при тяжелых болезнях почек, когда они перестают очищать кровь от ядовитых веществ и в результате наступает отравление организма...

— Не замечали ли вы в последнее время каких-либо перемен в поведении профессора? — с интересом спросил Маргонин.