Павел Стовбчатый - Записки беглого вора. Для Гадо. Побег

— Святых, конечно, нет, я согласна. И о законе вы в общем-то верно сказали… Но ведь и их, тех, сажают иногда. Сажают же, — возразила мне Света.

Я усмехнулся. Она была слишком наивна, но вроде неглупа.

— Иногда, точно. Когда что-то не поделили и топят друг друга. Когда закон перестает быть в одних руках. А сейчас как раз время «большого дележа», эпоха такая. Кто не успел, тот опоздал. Привет председателю! Вот мы и поспешаем, так сказать. А то эти гэбисты и спецы ограбят и выбьют половину населения, нам ни чего не оставят, — мрачно пошутил я.

— Разве это они убивают?

— А ты думала кто, мы, что ли?! Уголовники — народ незатейливый и глупый, пока не потратит всё до копья, не угомонится. Не все, но в целом так. Чтобы убирать банкиров, деловых и таких, как Листьев, нужны информация, опыт, терпение, деньги, связи, организованность, ум, дисциплина! Убирать с концами, заметь, ква-ли-фи-ци-рованно, так сказать. Неужели ты веришь, что простые уголовники обладают всем тем, что я перечислил?! Если среди нас и есть таковые, то их раз-два и обчелся. Их, милая, самих отстреливают, как бешеных собак, и прячут в тюрьмы. А вообще, честный вор обречен на пожизненную тюрьму. На воле он только в гостях. Ты еще слишком молода, веришь прессе и телевизионным заказным «сказкам», а для нас, меня и его, уже идет только повторение пройденного и совсем ничего нового. Увы, — развел я руками.

Ей, конечно, были интересны мои циничные рассуждения вслух, я видел это, однако, как и всякий нормальный человек, она не принимала зверств, убийств и всего того жуткого, чем так богат преступный мир. «Все, что угодно, только без крови!» — примерно так думала Света, и я её понимал. Любить кровь действительно невозможно, но как без нее обойтись, если ты видишь вокруг себя десятки и тысячи «чистеньких» людоедов, типа бывших коммунистов, уничтоживших за семьдесят лет больше людей, чем все уголовники, вместе взятые! Эти козлы умудрились «сорваться с противня» вчистую, и почти никто из них не попал под суд. В то время когда сами они судили беспошаднейше и жестоко даже за пачку дешевого маргарина, даже за снятое с веревки белье!

Умом тут ничего не постичь, ибо не каждое столетие так оболванивают народы, не каждое. Я не мог и не хотел им ничего прощать, я жаждал настоящей стопроцентной мести, как тысячи моих собратьев, заживо гниющих в карцерах и крытых. Пусть эти педерасты простят нас, пусть! Прощение не может быть однобоким, как того пожелал какой-то президент.

Всего этого я не стал говорить ей, зачем? Она не пережила того, что испытал я, ее муки и прозрения еще впереди.

— Но ведь и вы, пусть не вы лично, а те, что сидят в лагерях, тоже убивали, — не сдавалась Света. — Там же не одни мошенники и воры находятся. Что, все врут или я чего-то не понимаю? — произнесла она без укора и осуждения, но достаточно веско.

— Да нет, почему же. Сидят… И убивали… Кто из-за денег, а кто по дурости, из принципа, — согласился я с ней. — Мир полон всяких мерзостей, но так было всегда, Света. Люди борются и выживают как могут, вот и всё.

— Приятного мало. Особенно когда это касается тебя лично, и совсем не до философских рассуждений.

— Да, мало, но так уж все устроено. Так распорядился сам Господь, а не мы. Чтобы не болеть, нужны болезни, чтобы человечество имело сострадание, очевидно, нужны звери. Тут — чистая диалектика, если ты знакома с ней. Не в воле человека…

— Знакома. А вы что, имеете образование?

— Лагерное, — вставил Гадо. — Когда дают фунт хлеба в сутки и полный «голяк», думается похлеще, чем на кафедре! Не слушай его, а то сама возьмешься за автомат. Он такой. — Гадо повернулся ко мне. — Не та тема, Кот! Давай-ка поговорим о деле… Время идёт, не забывай.

Дело… Как мне осточертели эти вечные дела! Первая женщина на воле, а я не имею права даже поговорить с ней как следует!

Но он был прав, разговоры не улучшат наше положение. Как меня еще не узнали на базаре?! Может, потому, что я был один, с гаечным ключом в руках? А может, и узнал кто, как знать. Скорее всего, нет, вряд ли. Дерзость всегда вознаграждается. Всегда!

Мы перевели разговор на другое. Стали подробно расспрашивать Свету о городе…

Гадо пошёл в комнату, порылся в ящиках хозяина и вскоре вернулся оттуда с листом чистой бумаги и ручкой.

— На, изобрази здесь, как можешь, выходы к лесу и на всякий случай запиши названия поселков, — сказал он, обращаясь к ней, и протянул лист с ручкой.

Света приняла бумагу, хотела было что-то чертить, но тут же подняла голову от стола.