Тонино Бенаквиста - Охота на зайца

Да и что мне делать в Нассау, у людей, которые меня даже вряд ли узнают?

21.45. Скоро можно будет пожевать. Техническая часть работы закончена. Самая простая. Больше всего хлопот доставляет именно человеческий фактор.

— Привет, у тебя сколько?

Классический выход на сцену контролера французской железной дороги: сколько у меня? Тридцать девять. Он мне скажет: «Стало быть… у тебя остается двадцать одно свободное место». Десять шестиместных купе, два арифметических действия в уме. Даю ему время.

— …Двадцать одно место, верно?

— Да. А у тебя на фуражке три звездочки, значит, через двадцать годков станет пять, при условии, если тобой будут довольны. Стало быть, сколько лет тебе надо угробить на каждую?

— ?

Тут я, пожалуй, перегнул палку. Три звезды — это уж явно не новичок. Будь у него пять, я бы вылетел с работы как миленький. В любом случае для пятизвездочного это уже поздновато.

Мой юнец тщательно пробивает билеты, затем, чтобы побольше мне досадить, пересчитывает каждый билет и каждую броню.

— Если хоть одного не хватает, смотри у меня!

Короче говоря, он навесит мне рапорт на задницу, который придет в «Компанию спальных вагонов» по моем возвращении. Давай, давай, чудак, я тоже считать умею.

— Сошлось, — говорит он. — Но тут есть еще один Шамбери — Модена — Пиза. Ошибочка, надо бы поправить.

Неверно выписанный билет, такое частенько случается. Двести двадцать второй идет через Доль и Лозанну. Швейцарские контролеры тоже его «поправят», а может, и итальянцы. Отсылаю юнца в купе к владельцу ошибочного билета. Маршрутные истории не мое дело. Мне это только ужин задерживает на четверть часа.

Трехзвездочный возвращается ко мне без билета.

— Он там развопился, хочет скандал устроить, когда вернется в Париж. Оставил билет у себя, решил сам объясниться со швейцарцами.

— Тем лучше, мне одним меньше хранить придется. Короче, все в порядке? Могу я теперь пойти пожевать?

Он не отвечает и, не оборачиваясь, направляется к «гармошке» между вагонами. Я закрываю свое купе на висячий замок и отправляюсь в столовку, находящуюся в голове поезда. Мимоходом бросаю взгляд на свое хозяйство.

— На верхней полке тоже не хватает одного одеяла!

— Но вы же тут всего вчетвером, верно?

— А, да… и мы так вчетвером тут и останемся на всю ночь?

— Вот именно.

Так тут меньше будет пахнуть потом, а ты в случае чего сможешь прихватить лишнюю простыню.

Поезд замедляет ход, мы прибываем в Дижон. Ришар все еще возится, и я жду, пока он закончит, сидя в его кресле и блуждая взглядом по темным очертаниям города, вечно мертвого для нас. Дижон. Наименее экзотичная остановка на пути следования. Если я и ступал тут ногой на перрон, то только ради того, чтобы побыстрее добраться в столовку. Мы на этом выигрываем от четырех до пяти минут, но надо пошевеливаться: прибытие в 21.59, а отправление уже в 22.02. С перрона город совершенно не виден, кроме мигающего неона какого-то кабаре со стриптизом — «Клуб-21». Я всегда находил это странным. Поезд трогается, а я пытаюсь вообразить, как в Дижоне каждый вечер раздеваются женщины.

— За жратвой! — восклицает мой товарищ. Проходим через вагон Эрика. Ришар спрашивает его, хочет ли он есть, но тот отказывается. Тем лучше. А теперь пройти сквозь пятнадцать вагонов. Туннель, Великий исход. Атака легкой бригады, В поисках утраченного ковчега — все в этих пятнадцати вагонах. Наш проход кажется мне прорубанием просеки сквозь человеческие джунгли. Это час, когда львы выходят на водопой, а газели возвращаются на свое лежбище. Тысяча оттенков, от шикарных духов до затхлого одеколона. Сто пятьдесят купе первого и второго класса, полтысячи лиц. Мы идем очень быстро, почти бегом, в среднем тратя по десять секунд на вагон. Влетаем, глядим по сторонам; синий блейзер, галстук и значок сообщают нам некоторую безнаказанность: все расступаются на нашем пути, это приятно. Мне очень нравится эта череда положений, цепочка ситуаций. Говоришь короткое «здрасьте» ответственному за каждый вагон, бросаешь «еще увидимся». В первом классе понижаешь голос, держишься подчеркнуто скромно. «Кондукторы» (то же самое, что и проводники, только для первого класса) носят коричневую форму с обязательной фуражкой. Летом они мучаются от жары, в то время как проводники прохлаждаются в одних рубашках. Двадцать лет выслуги, жена, дети нашего возраста, полжизни на рельсах и десять тысяч историй для любого, кто захочет их слушать. Я-то всегда не прочь.