Виталий Гладкий - Архивных сведений не имеется

Макар Медов стряпал немудреный завтрак – жарил на сковородке серебристых хариусов. Брызги медвежьего жира щедро кропили камни очага, изредка обжигая руки каюра; он недовольно бормотал что-то по-якутски, лизал языком обожженные места, причмокивая и кряхтя.

Макар все-таки привел своего бородатого товарища в верховья ручья. Привел, получил в подарок заветный винчестер – и не возвратился обратно.

"Моя здесь живи, однако. Твоя помогай, Ладимир". Бородач в душе радовался – лучшего товарища по тайге, чем якут Макар Медов, не сыщешь.

Короткое колымское лето удачи не принесло – золото было рядом, но в руки не давалось. Изредка крохотные крупинки посверкивали на дне промывочного лотка, но это было далеко не то, на что он надеялся. Неужели Сафи-Бориска обманул? Нет, не мог обмануть – сколько вместе таежных троп проложено, сколько раз в глаза голодной смерти заглядывали… Но почему тогда Бориска не явился в условленное место, чтобы вместе отправиться к ручью? Почему месяц ожидал его Владимир в Среднеколымске? И впустую. Уговорил Макара Медова провести в эту глухомань – старательский сезон на Колыме короткий, того и гляди прикроет льдом золотую удачу. Жди тогда месяцев восемь – девять свой фарт, впроголодь – купцы в долг давали неохотно и с такими процентами, что впору в петлю, чем в их кабалу.

Владимир вяло прожевал опостылевшую рыбу, хмуро зыркнул на маленькую иконку у изголовья постели и, впервые не помолившись перед работой, взял лоток, кирку и шагнул за порог избушки.

Ночью шел первый снег. К утру хорошо прогретая за лето земля вобрала в себя его пушистую белизну, и только стланик клонился под тяжестью снежных комьев да северные склоны сопок запустили седые космы в редколесье распадков.

Сегодня путь предстоял неблизкий. Бородатый старатель решил пройти вверх по ручью на кромку наледи, укрытую за нагромождением огромных валунов.

Солнце уже давно разогнало утреннюю дымку, когда Владимир, подтянув повыше голенища рыбацких сапог, ступил на сланцевую щетку – дно ручья. Наклонился и замер, боясь вспугнуть увиденное: крупные самородки усеяли дно, словно кто-то небрежно разбросал фасоль! Все еще не веря в удачу, рухнул на колени в мелководье и принялся торопливо выхватывать из обжигающих струек драгоценные камешки.

Мощную золоторудную дайку [6], которая пересекла русло ручья чуть повыше наледи, обнаружил только под вечер. Долго и истово молился, целуя нательный крест. Мрачные скалы впитывали эхо слов; в злом бессилье на его удачу пытались укрыть золотые блестки длинными вечерними тенями…

– Макарка, пляши! – швырнул тяжелый мешочек на стол. И сам пустился в пляс, тяжело и неуклюже притопывая натруженными ногами.

– Эхма! Наша взяла, Макарка! Эх, погуляем! Винчестеры сыновьям купишь, патроны! Хлеб купишь, сахар! Ну, что же ты молчишь, не рад?

– Учугей сох… [7]

– Почему, Макарка? – оторопел Владимир, уставившись на задумчивого якута.

– Учугей сох… Плохой место. Уходи надо, однако.

– Зачем уходить? Я золото намыл, понимаешь, золото! Много золота! Богатым станешь, Макарка. Тебя в долю возьму.

– Якута золото нет! Нюча улахан-тас [8], якута-сопкачан [9]. Нюча приходи, золото бери; звери уходи, рыба подыхай, якута помирай – охота нет, кушай нет, однако. Улахан-тас дави сопкачан…

– Большая гора задавит маленькую… – вздохнул Владимир, виновато отводя взгляд в сторону – уж ему были хорошо знакомы обычаи дикой старательской вольницы, которая в погоне за золотом не останавливалась ни перед чем.

Впрочем, купцы и царские чиновники были не лучше – жизнь якута ценилась дешевле собачьей. А если к тому же запахнет большим золотом…

Гулкое рваное эхо далекого выстрела всколыхнуло ночное безмолвие распадка. Некоторое время Макар и бородач прислушивались в полной неожиданной неподвижности, затем, не сговариваясь, подхватили оружие и выскочили наружу.

Злая искорка нежданного костра трепыхалась верстах в двух от избушки…

Их было трое: старый Делибаш, Гришка Барабан, нахальный и пронырливый, и китаец Ли, коротконогий и приторно вежливый.

– Ба-а, Граф нас опередил! – куражливо запрыгал вокруг бородача Гришка. – Приветик! В пай примите?

– Помолчи! – Делибаш зло прищурился на Владимира-Графа. – С каких пор ты стал, это, по чужим участкам прыгать?

– А с каких пор, Делибаш, мы с тобой на ты? – чересчур спокойно для тех,, кто знал его, ответил вопросом Граф.

Делибаш, воровская душа, уловил скрытую угрозу в словах Графа, который своей силой и бесстрашием завоевал большой авторитет среди старательской братии, и взял карабин наизготовку.