Виталий Гладкий - Подозреваются в убийстве

– Пусть так, но я и впрямь возвратился домой в субботу. Спросите у жены, у соседей, наконец.

– Уже спросили. Вот показания таксиста Катаргина, который вез вас от железнодорожного вокзала вечером четырнадцатого, а не восемнадцатого. Осташный упрямо боднул головой:

– Ну и что? Предположим, он прав. В конце концов у меня могут быть личные мотивы, о которых мне бы не хотелось распространяться.

– Так предположим, или вы появились в городе вечером четырнадцатого?

– Да, вечером четырнадцатого.

– И где же вы пропадали до субботы?

– Не хотелось говорить, но придется… Надеюсь, все то, о чем я расскажу, не дойдет до ушей моей супруги?

– Мы не вправе разглашать показания свидетелей так же, как и остальные материалы следствия.

– Я взял свою машину и уехал за город, в поселок… – Осташный назвал адрес. – Там у меня есть… знакомая женщина. У нее и пробыл до субботы. Вот и все.

– В котором часу вы выехали из гаража?

– Точно не помню… Кажется, в двенадцать, может, в половине первого – пока заправился, то, се…

– Запишем… Демьян Федорович, как давно вы не были у Басаргиной?

– Если не ошибаюсь, года два с лишним… Осташный закурил снова. Его глаза превратились в щелки; он неотрывно следил за пером, которое бегало по бумаге почти без остановок.

– Тогда объясните мне, каким образом в квартире Басаргиной могли очутиться свежие отпечатки ваших пальцев?

Осташный бесцельно зашарил руками по столу, словно пытаясь что-то разыскать и, склонив голову, обмяк…

Наскоро перекусив в пельменной, Калашников поехал на центральный аптечный склад, чтобы проверить некоторые свои соображения. Старый троллейбус кряхтел, скрипел, дрожал, словно в лихорадке, но Калашников, примостившись на заднем сиденьи, не замечал этих неудобств. Он сосредоточенно думал; и вовсе не о том деле, которое его заставило сейчас трястись на другой конец города. Он думал о Юлии Хорунжей.

Аркадия Хорунжего, видимо, не удовлетворили объяснения жены по поводу мотива появления в квартире Калашникова. Правда, виду он не подал, любезно и настойчиво предлагал разделить с ним трапезу или выпить кофе. Но распрощались они холодно – оба не могли скрыть острую неприязнь, которая нередко возникает между антиподами беспричинно и неожиданно.

Юлия позвонила перед обедом следующего дня. Она была возбуждена и просила о встрече. Договорились встретиться в небольшом уютном кафе на Пролетарской.

Когда Калашников вошел в полупустой обеденный зал кафе, Юлия уже была там – сидела в дальнем углу и допивала вторую чашку кофе.

– Что случилось? – встревоженный Калашников пытался прочесть в глазах Юлии причину, побудившую ее на столь необычный шаг.

– Очень хотела тебя видеть… – взгляд Юлии был печален, под глазами залегли темные тени. – Ты… не рад? Прости.

– Нет, почему же, рад. Честное слово! Просто не ожидал…

– Я выгнала его. И на этот раз бесповоротно, – Хорунжая сбросила на спинку кресла легкую ажурную шаль, прикрывающую плечи, и положила обе руки на стол. – Посмотри…

Выше локтей отчетливо просматривались темные пятна.

– Он добивался правды, и я… я ему рассказала. Все рассказала! Он ушел. Ему есть куда, я знаю… Я не могу его больше видеть, не хочу! – Юлию бил мелкий озноб.

– Ну успокойся, успокойся… – обнял ее за плечи Калашников. – Все образуется…

Хорунжая склонила ему голову на плечо и беззвучно заплакала.

Калашников проводил ее до скверика. Шли молча, каждый со своими мыслями. Изредка Юлия бросала в его сторону короткие вопрошающие взгляды, на которые он отвечал мягкой, ободряющей улыбкой.

У скверика-остановились.

– Ты так и не спросил, почему я… после всего того, что было между нами… не вышла за тебя замуж… – на щеках Юлии выступил лихорадочный румянец.

– Стоит ли? Теперь, когда былого уже не вернешь…

– Былого не вернешь… – как эхо повторила Юлия. – Во всем виновата я и больше никто! Уехала, сбежала…

– Мне было нелегко… – Калашников с трудом проглотил подступившийся к горлу комок. – Зимнюю сессию тогда я завалил… Едва не отчислили… Я тебя разыскивал…

– Знаю… – горькая ирония зазвучала в голосе Хорунжей. – А я тем временем искала рыцаря достойного… Нашла… Господи, какая я была дура!

– Не нужно… так… Хватит воспоминаний. К тому же я не уверен, что за эти годы мы намного поумнели. Юлия не ответила, только прикусила нижнюю губу.

– Пора мне… – Калашникову вдруг захотелось уйти немедленно, чтобы побыть одному.