Виталий Гладкий - Подозреваются в убийстве

– Я не голоден… – вяло засопротивлялся Калашников, но Хорунжая, крепко сжав его ладонь, потащила, как маленького, на кухню.

– Никаких отговорок! Садись, ешь и пей, – налила большую чашку компота. – Может, тебе молоко?

– Нет, я компот…

– Правильно, – улыбнулась. – Молоко-то прокисло.

Калашников как уткнулся глазами в стол, так и не поднимал головы до тех пор, пока от его порции пирога не остались одни крошки.

– Вкусно?

– Очень.

– Еще?

– Хватит, хватит, – замахал руками. – А то на сон потянет, – попытался пошутить. – Как твое сердце? – переменил тему разговора.

– Что ему станется? Мы, женщины, народ выносливый.

– Ты бы к врачу сходила.

– Не терплю больничных запахов. Побольше движения, свежий воздух – и поменьше стрессов. Рецепт старый, как мир.

– Юлия, я вот по какому вопросу… – начал было Калашников и осекся, заметив, как нахмурилась Хорунжая.

– Я думала, ты пришел… без повода… проведать – в ее голосе звучала горечь. – Впрочем, извини, что это я… – попыталась улыбнуться. – Не обращай внимания. Кризисные явления затворничества, хочется, чтобы все выражали соболезнования. Спрашивай.

Калашников немного помялся, пытаясь найти приличествующие моменту слова, но на ум приходили только казенные фразы протокольного типа; отчаявшись, спросил прямо:

– Ты принимаешь снотворное?

– Упаси бог. На сон пока не жалуюсь. Бессонница бывает, но очень редко. У меня от нее неотразимое средство – горячий душ и роман какого-нибудь современного автора. Пока сообразишь, почему у Иванова план "горит", да почему начальству нравится плохой Сидоров, который кропает на всех анонимки, и за какие грехи хорошего Иванова выгоняют с работы "по собственному желанию"

– не заметишь, как уснешь. Рекомендую, между прочим.

– Приму к сведению… Так вот, меня интересует тот вечер… Извини, что опять возвращаюсь…

– Не надо извинений. Я понимаю.

– Вы пили тогда чай, кофе?

– Да, кофе, как всегда. Мой любимый напиток.

– Вкус кофе тебе не показался странным?

– Нет… Вроде нет… – после некоторого раздумья ответила Хорунжая.

– Ладно, тогда скажи мне вот о чем: у него есть ключ от входной двери?

– Зачем ему? Конечно, нет.

– И еще: тебе не пришлось после его ухода прибегнуть к своему "снотворному средству"?

– Ну что ты – уснула как убитая. Вот только…

– Что – только?

– Понимаешь, проснулась с головной болью. И до вечера ходила какая-то сонная, вялая. Полнейшая апатия и совершенно пустая голова. Пустая и гулкая, как барабан.

– До этого у тебя случалось подобное?

– Не припомню… Кажется, нет…

– Отлично… – Калашников чувствовал, что на этот раз он близок к разгадке ночных событий в квартире Басаргиной.

– Что ты нашел в этом отличного? То, что у меня болела голова?

– Прости, Юля, – спохватился смущенный Калашников. – Это я своим мыслям…

– Привет честной компании. Кофейком балуемся?

В дверном проеме, небрежно опираясь на зонт-трость, стоял невысокий стройный мужчина в светлом летнем костюме. Его тщательно уложенные и набриолиненные волосы отсвечивали иссиня-черным цветом, по холеному лицу блуждала всепонимающая ухмылка, и только выражение глаз, больших и круглых, как почему-то показалось Калашникову, подкрашенных, не соответствовало ни добродушному тону слов, ни слащавому оскалу.

Главного инженера ликеро-водочного завода Юркова следователь разыскал в механических мастерских. Тот сидел в крохотной комнатушке мастера, уткнувшись в чистый лист бумаги. Пепельницу, латунный стаканчик, доверху наполняли окурки; табачный дым висел под потолком плотной пеленой и нехотя выползал в зарешеченное отверстие неработающего вентилятора.

– Вам кого? – не поднимая головы, вяло поинтересовался Юрков.

– Вас, Петр Петрович.

– Да? – удивился главный инженер, мельком взглянул на Калашникова и снова опустил голову. – Что вам нужно?

– Поговорить…

– В другой раз нельзя?

– Желательно сегодня.

– С кем имею честь? – наконец выпрямил спину Юрков и уже внимательней всмотрелся в лицо следователя.

– Прошу, – раскрыл удостоверение Калашников. Юрков кивнул и зашарил по карманам.

– Закурить не найдется? – спросил с надеждой.

– Увы…

– Жаль… Ладно, стерпится. Я весь внимание.

– Здесь удобно?

– Вполне. Можно при желании закрыть дверь на засов.

– Не стоит, – Калашников подвинул колченогий табурет поближе к столу, сел. – Я думаю, Петр Петрович, вам нет нужды объяснять мотивы, которые побудили меня искать встречи с вами.