Она повернулась и пошла обратно. Балодис проводил ее изумленным взглядом.
— Я не видел ее такой раздраженной, — признался он. — Что случилось? Почему она так нервничает?
— Лучше спросите у нее, — ответил Дронго, чуть ослабив узел галстука, — в этой жаре люди сходят с ума.
Они вернулись в зал, где начался второй этап съемок. Рута Юльевна грозно посмотрела на них, но ничего не сказала. Девушки вышли на съемки уже в светлых купальных костюмах.
«Странно, — подумал Дронго, — почему-то черные купальные костюмы выглядят более сексуально, чем белые. И вообще черное белье выглядит более сексуально. Непонятно почему. Хотя, возможно, это мое собственное восприятие. Некоторым нравится белый цвет, другим — желтый, третьих возбуждает красный».
Меднису не понравилась композиция, и он показал, куда нужно встать. Круминьш возразил, ему казалось, что будет лучше, если девушки встанут ближе к стене и тени от их фигур, удлинившись, упадут на стену. Оператор начал возражать. Он должен был сделать несколько снимков, а затем начать свою работу, но Круминьш настаивал на своем решении. Меднис с досадой убрал фотоаппарат. Очевидно, они ругались по-латышски. Балодис поднялся, чтобы их успокоить. Дронго подошел и встал рядом с Гарсиа. Испанец посмотрел на него и сказал:
— Я не хотел вам мешать, сеньор, извините меня.
— Вы нам не помешали, — ответил Дронго, — она волновалась, и я пытался ее успокоить. Между нами ничего не было.
— Ах, сеньор, это Севилья, — сказал со вздохом Гарсиа. — Вы знаете, что сказала по поводу нашего города святая Тереза? Еще много лет назад. Она сказала, что если кто-нибудь сумеет хоть однажды предотвратить грех в Севилье, это будет по-настоящему богоугодное дело. Под нашим шальным солнцем люди сходят с ума, женщины отдаются первым встречным, а мужчины стреляются из-за любви. Разве вам не говорили, что Севилья — город Дон-Жуана? И блистательной Кармен? Вы видите, как ругаются эти мужчины? Думаете, из-за съемок? Нет, конечно. Это на них действует наше солнце. Наше южное солнце, сеньор.
Круминьш, устав спорить, махнул рукой и разрешил Меднису снимать так, как он хочет.
— Можно я дам вам совет, сеньор? — вдруг спросил Гарсиа. — Мне кажется, вам очень жарко в вашем костюме, даже в таком легком. Будет лучше, если вы переоденетесь. Или у вас под пиджаком оружие? Мне говорили, что вы эксперт по вопросам безопасности.
— У меня нет оружия, — ответил Дронго, — а насчет костюма, вы, кажется, правы. Мне нужно переодеться. Я не думал, что здесь будет так жарко. Утром обещали только двадцать девять градусов.
— Это средняя температура по городу, — усмехнулся Гарсиа, — а на этом берегу реки все тридцать пять.
— Я привык к жаркой погоде, — заметил Дронго, — в моем родном городе нередко до сорока градусов в тени.
— Значит, вы такой же южанин, как и я, — улыбнулся Гарсиа, — но у нас говорят, что здесь особое солнце. Даже когда температура нормальная. Наше солнце сводит всех с ума.
— Я учту ваши слова, — кивнул Дронго.
— Очень жарко, сеньор, — повторил Гарсиа, — поэтому все немного нервничают. Я тоже был неправ, когда помешал сеньоре Руте войти к вам в комнату. Думал, что вам нужно остаться, как это правильно, один и один.
— Наедине.
— Си, да. Наедине. Я не думал, что она так будет нервничать. Наверное, вы ей понравились, сеньор. И ей неприятно, что ее работница может отбить такого красивого мужчину.
«Только этого не хватало», — подумал Дронго.
— У нас скоро сиеста, — напомнил ему Гарсиа, — с часа дня до четырех. Вы успеете съездить в отель.
Съемки продолжались. Балодис вернулся на свое место. Лилия Омельченко так и не вышла из гримерной до обеденного перерыва. Дронго решил, что будет лучше, если он не останется на обед, а уедет в отель переодеться.
Оставив группу, продолжавшую работать, он вызвал такси и вернулся в отель. Приняв душ, заказал себе в номер сэндвич. Переодевшись в темную майку и светлые брюки, он надел удобную легкую обувь и вышел из номера, чтобы вернуться на съемки. У него был триста первый номер и расположен он был на верхнем, третьем, этаже. Дронго собирался выйти из номера, открыл дверь и в этот момент увидел, что открывается дверь лифта. Триста первый номер отеля «Альфонсо Тринадцатый» выходил прямо на площадку перед лифтами. Услышав знакомые голоса, Дронго закрыл дверь и прислушался.
Никаких сомнений не было. Это были Лилия Омельченко и Витас Круминьш. Дронго узнал голос режиссера. Они говорили по-латышски. Лилия весело смеялась. Дронго чуть приоткрыл дверь. В руках у гримера был тот самый пакет, который ей передал Гарсиа. Они шли по коридору, и Дронго увидел, как рука режиссера дотронулась до ягодиц молодой женщины. Она громко засмеялась. Кажется, ей нравилось подобное обращение. Дронго нахмурился.
Читать дальше