Мария Жукова-Гладкова - Герой жестокого романа

Прогулявшись по комнатам, направилась в кабинет отца, где, насколько мне было известно, хранились все документы. Открыла нужный ящик. Стала перебирать все, что там лежало. Забрала свое свидетельство о рождении, пусть лучше хранится у меня, потом заглянула в свидетельство о браке родителей. Судя по документам, я родилась через полтора года после их регистрации.

Если я не дочь своего отца, то чья же?!

Да, у меня в голове уже вертелась версия, что мама забеременела до брака, потом по каким-то причинам вышла за отца и, чтобы не вызывать подозрений, всем говорила, что я – недоношенная. Но я была зачата и родилась в законном браке! Значит, с недоношенностью тетя Люся что-то напутала. Или я в самом деле недоношенная, но какое это теперь имеет значение?!

Хорошо бы еще выяснить, почему мама вышла за отца. Но у кого спросить? У нее-то теперь не поинтересуешься… Дядя Леня говорил, что отец отбил маму в свое время у Багаева, и отец этим хвастался. Но так ли было дело? Что тогда произошло? Отец, пожалуй, мне правду не скажет. Скажет ли Багаев?

Попытка – не пытка, решила я. Спрошу.

Я также хотела еще раз прочитать последнее мамино письмо. Так сказать, в здравом уме. В день маминой гибели я ведь не очень соображала. И где оно теперь? У кого искать?

Я решила начать с районного отделения милиции. Они должны хотя бы знать, куда письмо положили. В какую папку. Или дело давно закрыто и сдано в архив? Какая там у них процедура?

Потратив полтора часа, я все-таки получила на руки ксерокопию маминого послания. Конечно, предпочла бы оригинал, но все равно спасибо тому сотруднику, который пошел мне навстречу. Что бы там Сашка с отцом (отцом?) ни говорили о милиции, ко мне отнеслись по-человечески и помогли.

Я опустилась на скамейку под запорошенным снегом деревцом, предварительно очистив рукавичкой себе место. Я не стала читать письмо в милиции, хотела сделать это одна, без свидетелей.

Теперь стал понятен весь его смысл – и не только потому, что я сейчас не падала в обморок. Я просто многое узнала.

Мама писала, что предала меня дважды – до моего рождения и совсем недавно, сказав то, что не следовало говорить.

Я поняла, почему отношение отца ко мне изменилось. И почему он ушел от мамы к Ире, беременной его ребенком.

Хотя я-то в чем виновата?

И чья я все-таки дочь?

И кто и зачем взорвал «Сфинкс»?

Поскольку до вечера все равно было еще далеко, я решила навестить дядю Леню. Снова поймала машину, попросила высадить меня на улице, идущей параллельно набережной, где обычно ставила свою «Оку», а оттуда отправилась пешком.

После того, как я позвонила несколько раз, в коридоре послышались нетвердые шаги, щелкнул замок, и я увидела художника Колю, которого с трудом узнала. Челюсть моя поползла вниз.

Колю били долго и упорно, лицо его изменило цвет на синий с какими-то разводами из других красок, опухло и как-то сместилось в сторону. Одна рука висела плетью, вообще он весь стоял какой-то перекошенный, словно я видела его в кривом зеркале.

– Лени нет. Забрали его. Черные. Уходи. И больше не приходи сюда. Сиди в норе какой-нибудь. И не показывайся. Все.

Коля захлопнул перед моим носом дверь.

Пошатываясь, я спустилась пешком на первый этаж, вышла в старый двор, потом на набережную и медленно побрела в сторону «Сфинкса», вернее, стройплощадки, на которой уже было почти полностью воздвигнуто новое здание. Я долго стояла и смотрела, как по верху снуют рабочие в ярких касках, а также разглядывала забор, окружавший стройплощадку, который оказался бесплатным холстом для новых отечественных импрессионистов, ну и знатоков великого и могучего, конечно. Каждый самовыражается по-своему.

– Здравствуй, Ксения, – оторвал меня от раздумий тихий голос, прозвучавший за спиной.

Я резко обернулась.

На меня смотрел Иса.

– Здравствуйте, – ответила я безразличным тоном, встречаясь с ним взглядом, потом отвернулась и снова уставилась на площадку.

Мужчина встал рядом и долго молчал.

– Что вы хотите от меня? – спросила я наконец.

Он еще помолчал какое-то время, потом сказал, что там (кивок на стройплощадку) погибли его друзья – как и мои подруги. В некотором роде мы – товарищи по несчастью. Он, конечно, совсем недоволен тем, как я поступила с его сотрудниками. Они заслужили такое обращение, заявила я. Да, возможно, кивнул мужчина. (Пусть думает, что приставали, я не стану его в этом разубеждать.) В особенности если не смогли совладать с женщиной. Но тем не менее ряд вопросов остался невыясненным.