Мария Жукова-Гладкова - Места без поцелуев

В первом купе появилось Ленино лицо: она сидела у самого окна. Девушка тут же постучала в стекло. Валентин Петрович помахал ей рукой. Милиционеры внимательно посмотрели на «дорогую женщину».

– Очень даже ничего, – заметил молоденький сержант. – Только что она нашла в этом старпере?

– Деньги, – вполголоса ответил лейтенант. – Ты на вторую взгляни.

В окне появилась дама в бриллиантах, по всей вероятности, госпожа Хилтунен, как решили милиционеры. Дама сделала некий неопределенный жест рукой и тут же вышла из купе проводника.

За ней показалось усталое мужское лицо. Мужчина с унылым видом помахал Константину Романову и опять опустился на сиденье. Пассажиры начали выходить из вагона.

Следовавших в других купе представители правоохранительных органов группами провожали на Московский вокзал, записывали там их данные и задавали рутинные вопросы. Для этого специально прибыло подкрепление: обычный наряд не справился бы с подобной работой.

Капитан Серегин, лейтенант и молоденький сержант взяли на себя троих попутчиков покойного.

Кроме того, у вагона остались фотограф, эксперт-криминалист, врач и еще несколько человек из транспортной милиции – ведь требовалось выставить оцепление и отогнать от вагона зевак.

Представившись, капитан Серегин попросил Лену, Веру Григорьевну и Сергея Куприянова остаться в вагоне: через несколько минут он сам или его коллеги поговорят с ними. Но постараются закончить все как можно быстрее.

– Я бедная старая женщина!.. – кричала увешанная бриллиантами дама. – Мало того, что по ночам в этих поездах трупы сверху теперь валятся, так еще и домой сразу же не уехать. Я потребую с железной дороги компенсацию за моральный ущерб. Мои расшатанные нервы… мое больное сердце…

«Да тебя вместо паровоза впереди состава пускать надо», – подумал Серегин.

– Такое ночью пережили, – пустила слезу Лена, – а нас еще здесь, точно преступников, держат. Я от разрыва сердца чуть на тот свет не отправилась! И нас еще допрашивать хотят! Кошмар! Ужас!

«Ничего, краля. А до разрыва сердца тебе так же далеко, как твоей попутчице. Вот мужские сердца разбивать ты, наверное, мастерица».

Куприянов молчал.

«Хоть мужик ведет себя по-человечески. Ни истерик, ни претензий».

В вагоне появился Туманов. Лена тут же повисла на нем.

– Капитан, – обратился Валентин Петрович к Серегину, – может, мы посидим в каком-нибудь купе, пока вы не освободитесь? Мы никуда не уйдем, но я не могу оставлять девочку одну в таком состоянии.

Серегин кивнул, понимая, что лучше иметь этого Валентина Петровича на своей стороне. Может, и видела что его дорогая Леночка.

Туманов, его адвокат и Лена заняли первое купе.

– Ну что, козел недотраханный, проснулся все-таки? – вместо приветствия обратилась «бедная старая женщина» к Бужинскому. – Пошли во второе купе. Вещи мои бери. Вот эти две сумки и канадского енота. Живо поворачивайся. Хоть бы причесался, хрен-блин. Ты посмотри на себя в зеркало. Кто станет с тобой серьезно разговаривать? По одежке встречают, между прочим, а ты выглядишь не как адвокат, а как пугало огородное.

Вера Григорьевна с Бужинским скрылись во втором купе.

Последними к проводнику зашли Окорок и его адвокат, пожали руку Куприянову. Секунду назад Константину хотелось заткнуть уши: голос бывшей жены разносился на весь вагон (если не на весь Московский вокзал).

«Случаются же такие совпадения!» – еще раз поразился Романов, которому очень не хотелось с ней встречаться – по крайней мере, пока, – и он специально подождал немного перед тем, как войти в вагон.

– Ну как дела, Серега? – спросил Окорок у зама.

Куприянов пожал плечами.

– Не знаю, Костя, – признался Сергей. – Ничего не знаю. Ехал в купе с мертвецом. Я сразу же спать лег в Москве, вымотался на этой чертовой выставке. А он – труп в смысле – свалился вниз среди ночи. Ну и…

Куприянов развел руками.

– Пошли в какое-нибудь другое место, – предложил адвокат. – Поговорим там, пока милиция работает.

Они заняли третье купе.

– Лена, ты должна быстро рассказать Георгию Никифоровичу, что произошло, – говорил Туманов. – Не теряй времени. Слезы ментам пускать будешь.

Лена тут же заговорила совсем по-другому – от образа несчастной заплаканной девочки не осталось и следа, хотя делать над собой усилие все-таки приходилось: голова продолжала болеть, да и не могла она назвать себя абсолютно трезвой.