Мария Жукова-Гладкова - Сильные страсти под жарким солнцем

Арсений Михайлович нахмурился, брату не ответил, но веревку вокруг себя обвязал. Было бы стыдно, если бы он не решился прыгать над проемом, если до него это сделала Алена.

Процедуру повторили с тем же успехом. Сеня только один раз застонал – дала о себе знать рана.

Оставалось переправить безучастную ко всему Катю. Она с отсутствующим видом сидела на палубе «Маргариты» на кем-то услужливо поставленном пластиковом стуле.

– Так что ты там хотел мне еще предложить? – обратился Андрей Николаевич к Буйновскому.

Олег Алексеевич глянул на меня, словно прося поддержки. Я решила брать быка за рога, повернулась к Сергею Глебовичу, так и стоявшему столбом с пакетом в руках, открыла пакет, глянула внутрь, взяла наугад две фотографии, посмотрела, кто на них изображен, не узнала с ходу (сколько лет снимкам?), подошла к перилам и протянула фотографии через проем.

– Ознакомьтесь.

И тут я схитрила – протянула снимки ближайшему к перилам «Маргариты» парню. Он не мог не увидеть, что на них изображено. Его лицо мгновенно изменило выражение.

– Э, что там? – оживился Андрей Николаевич, продвигаясь к подчиненному.

Хозяин асиенды и «Маргариты», по-моему, боялся воды. По крайней мере, на протяжении всех переговоров он держался подальше от края борта.

Парень тем временем глянул на меня, с жадностью на пакет, который держал в руках Сергей Глебович, потом с ненавистью на Андрея Николаевича. Подобная реакция не осталась незамеченной для его напарников. Двое подскочили к парню раньше Андрея Николаевича и тоже ознакомились со снимками.

И тут на «Маргарите» начался бунт… Иначе я не могу охарактеризовать то, что там заварилось. Мат-перемат, в котором с трудом различались подцензурные слова русского языка. Андрей Николаевич пытался как-то образумить подчиненных, ему помогали два его телохранителя, всюду его сопровождавших. Это меня несколько удивило, может, они работали по доброй воле и их ничем не держали? Но мне не хотелось в это вникать. Требовалось получить назад еще и Катю.

Она – единственная, кто сохранял полное спокойствие из находившихся на палубе «Маргариты». Казалось, что ей вообще нет ни до чего дела. Она сидела на своем пластиковом стуле и улыбалась, подставляя лицо солнечным лучам.

А на палубе уже перешли к рукоприкладству, причем, как я успела заметить, проживавшие на асиенде разделились на три группы: двое телохранителей Андрея Николаевича и он сам; Сеня с примкнувшими к нему четырьмя соратниками и еще трое без явного предводителя. Этой бы ораве в какой-нибудь массовке сниматься – в смысле, для американского боевика. Что-нибудь на тему: драка в кабаке. Или бунт на корабле. Как раз в тему.

– Вот и хорошо, – буркнул себе под нос Сергей Глебович. – Пусть перегрызутся.

Меня же лично грызли сомнения: требовалось вернуть хотя бы Катю. Я дернула за рукав Буйновского. Он придерживался того же мнения, поэтому решил вмешаться и гаркнул:

– Прекратите немедленно!

Находившиеся на «Маргарите» на мгновение затихли, потом некоторые захотели продолжить выяснение отношений, но большинство все-таки посмотрели на Олега Алексеевича.

– Пакет хотите, ребята? – Буйновский вырвал его у полковника и продемонстрировал. – Давайте сюда мою дочь. – Он кивнул на Катю. – Кстати, еще одна случайно не на борту?

– Тут, – сообщил один из охранников, не обращая никакого вниманя на вопли своего шефа. – Сейчас доставим.

Двое незамедлительно покинули палубу и вскоре появились с недовольной Зойкой.

– Ну чего еще надо? – вопила она, упираясь. – Отпустите меня, сволочи!

Буйновский попытался ей что-то сказать, в смысле, что теперь все будет в порядке (явно чувствовал себя виноватым, потому что решил ее не обменивать, раз было не на что), но Зойка незамедлительно переключила свой гнев на него, и теперь уже находившиеся на бортах обеих яхт слушали, какой Олег Алексеевич негодяй и какой хороший Андрей Николаевич. Зойка хотела остаться с Андреем Николаевичем.

Эта новость стала шоком для Буйновского. Он открыл рот, потом закрыл, не в силах ничего сказать, затем беспомощно посмотрел на меня.

– Пусть остается, если хочет, – сказала я. – Насильно мил не будешь.

Зойка выдала парочку колоритнейших эпитетов в мой адрес, причем таких, что не всякий сапожник их знает, но мне было плевать на Зойку, а на ее мнение так тем более. Я посчитала ниже своего достоинства отвечать ей каким бы то ни было образом, но, ухмыльнувшись про себя, вспомнила Зоечкины превращения даже за время нашего с ней знакомства на острове: тихий плач и желание вызвать к себе жалость на асиенде; потом ее смелый прыжок в воду вслед за нами с Ванькой; опять слезы несчастной девочки и лапша на уши Буйновскому; стерва на ювелирной фабрике и вот теперь… Истинный хамелеон. Но пусть развлекается, пока возраст и тело позволяют. Не мне ее судить.