Михаил Березин - Пришла беда, откуда не ждали

- То есть вы считаете, что машина может написать лучше человека?

- В известном смысле, да.

- Но тогда получается, что работа художника вообще не нужна. Да здравствует великий мастер Компьютер и его полотна!

- Не совсем так, господин Крайский. Не совсем так. Эти творения не стоят и ломаного гроша.

- Однако, вы же сами утверждаете, что их практически нельзя отличить от настоящих. Разве что они еще более совершенны.

- Вы правы, - печально вздохнул он. - Абстракционизм умирает на глазах, и все это очень безрадостно...

В третьих, с Майей Маевской.

- О! - воскликнула она, стоило ей только увидеть меня. Крайский!

Я опешил.

- Разве вы меня знаете?

- Еще бы мне тебя не знать, если я с тобой цацкалась и панькалась на протяжении целого года. Тебе тогда было три, а мне - семь, и мы жили с тобой в одной коммунальной квартире.

Я принялся судорожно рыться в памяти.

- Майю помню, - наконец проговорил я. Была такая чернявая девчонка-соседка. - Но она была не Маевская.

- Все верно, малыш. Маевская я по второму мужу. Я и замуж-то вышла за него, чтобы сделаться Майей Маевской. А ты за эти годы совершенно не изменился. Вот уж не думала встретить тебя в Берлине.

Сказав это, она посторонилась и впустила меня. Ее жилище представляло собой одну гигантскую комнату с таким же гигантским, на всю стену, окном.

- Белая гвардия - моя слабость, - продолжала она. - В особенности, Май-Маевский. Выдающаяся личность!

Я огляделся и присел на край кожаного дивана. На стенах висело несколько картин, кактусы и фикусы чередовались со скульптурой и статуэтками. Но совершенно не чувствовалось, чтобы это было рабочее помещение.

- У тебя еще имеется мастерская? - поинтересовался я.

- Верно, в этом же доме. На мансарде.

Я объяснил ей, зачем пришел. Она расхохоталась.

- Миша Крайский - пинкертон! - воскликнула она. Далось им, в самом деле, это слово. - Тот самый Миша Крайский, которого я сажала на горшочек, теперь сделался пинкертоном! Маленький пинкертончик!

Она подкатила к дивану тележку, над которой возвышалось несколько бутылок со спиртным и пустые бокалы (не хватало, разве что, селедки и фотографий великих вождей), уселась рядом со мной и спросила, что бы я хотел выпить. Я выбрал "Кьянти", а она налила себе ирландского яичного ликера.

- Ничем тебе помочь не смогу, малыш, - сказала она. - Я не знаю этого парня. Хотя иногда мне кажется, что где-то мельком нечто подобное я уже видела. Скажу тебе честно, я не очень-то люблю абстрактную живопись. Может быть потому, что не достаточно хорошо ее понимаю. Мне, вообще, кажется, что абстракционизм - убежище для бездарей. Точно также я не люблю белых стихов...

Очевидно, из всего белого она признавала только белую гвардию.

Она сделала большой глоток. Я все пытался вызвать в памяти образ той девчонки, которая когда-то возилась со мной, и отождествить его с сидящей рядом со мной женщиной средних лет, еще достаточно стройной, черноволосой, с умным взглядом и пухлыми, чувственными губами. Какая же у нее была фамилия? Мы начали говорить на отвлеченные темы. Я рассказал о себе, а она о себе. Оказывается, со своим вторым мужем Маевским она уже тоже разошлась. Живет одна, отчего совершенно не страдает. Секс - не ее стихия. Она может прожить и без него. Это, конечно, не означает, что она - такая уж беспросветная фригидина, ее тоже можно зажечь. И все же она не является рабыней фаллоса.

- Я тебе все это так откровенно говорю, поскольку ты мне как бы родной. Я ведь тебя купала и меняла тебе штанишки. А когда ты сюда пришел, сразу тебя узнала.

- Хочешь остаться в Германии? - неожиданно спросила она.

- Зачем? - не понял я.

- Ну, как это зачем?! Разве в России сейчас можно достойно прожить?

- В России, может быть, и нельзя, - отозвался я. - Но "Гвидон" - это ведь государство в государстве. Все, кто работает в "Гвидоне", живут достойно.

- Мой сладкий пинкертончик, - прошептала она, и прежде, чем я успел сообразить, что происходит, очутился в ее объятиях.

- Я тебя зажег? - поинтересовался я, отдышавшись после долгого поцелуя.

- Только не подумай, что у меня бешенство матки.

- Совершенно не думаю, - сказал я искренне. Ведь Мая подвернулась мне очень кстати.

- Меня завели воспоминания. Пойдем, я тебя искупаю.

Приблизительно через час, совершенно голый, я разгуливал по огромному залу, служащему Майе жилищем, и рассматривал картины и статуэтки. В одном из углов я случайно обнаружил компьютер.

- Послушай, а те картины из метро... - крикнул я. - Они могли быть созданы компьютером?