Лариса Соболева - Бриллианты на пять минут

– Простите мое любопытство, Агнесса Федотовна, – не мог я скрыть волнения, – но в чем же причина убийства? Арсений Сергеевич давеча говорил, будто бы поехал за колье и нашел в доме мастера три трупа, а его арестовали…

– Но колье вот, – указала она глазами на футляр в моих руках. – Вечером, накануне убийства, я забрала его, тому свидетель сам Арсений Сергеевич. Право, я не понимаю, зачем ему обманывать вас? Я расплатилась с ювелиром, забрала колье и приехала домой.

– Но как же так? С какой же тогда целью Арсений Сергеевич зашел к ювелиру?

Она повела бровью и позвонила в колокольчик. Когда прибежала горничная, Агнесса Федотовна приказала позвать Созона. Пришел тот самый лакей, встречавший меня на входе, и в миг окаменел, вытянув по швам руки и приподняв подбородок.

– Созон, – обратилась к нему Агнесса Федотовна, – расскажи-ка, когда и как я забирала у ювелира колье.

– Барыня соизволили… – медлительно начал тот.

– Созон! – со скукой в голосе протянула она. – Как меня следует называть?

– Ее милость барыня Агнесса Федотовна велели заложить карету тому восемь ден назад, – отрапортовал тот. – И поехали-с… ее милость барыня…

– Просто – «ее милость», без «барыня», дуралей, – поправила его она. – Или «госпожа баронесса».

– Ага… – Созон нахмурил лоб, очевидно, вычеркивая слово «барыня» из памяти. – Ее милость баррр… Агнесса Федотовна приказали-с везти ее к золотых дел мастеру, что живет недалече от Большого Гостиного двора, за Садовой улицей…

– А кто со мной в карете ехал? – направляла его Агнесса Федотовна.

Созон закатил глаза к потолку, припоминая:

– Ехали-с его сиятельство граф Свешников и господин барон фон Раух.

– Я… я… – закивал барон то ли своим мыслям, то ли подтверждая слова лакея.

– И приехали, – степенно продолжил Созон. – Бары… Ой! Ее милость баронесса передали-с мне шкатулку и велели идти за нею. Его сиятельство граф Свешников, его милость барон и ее милость… Агнесса Федотовна вошли к мастеру, я следом нес шкатулку. Мастер отдал ее милости вон тую… черную… что господин держит…

– Футляр, – подсказала баронесса.

– Футляр, – повторил он. – А я передал мастеру шкатулку.

– Ступай, Созон, – недовольно махнула баронесса ручкой с платочком.

– Слушаюсь, барыня, – поклонился Созон, развернулся и степенно вышел из гостиной.

– Видали ли вы, Влас Евграфович, подобного болвана? Никак не приучу его к манерам, все норовит по-деревенски…

– Я… я… – снова закивал барон. Он меня порядком раздражал. Будто бы и причин не было, а раздражал, уж не знаю, чем!

– Как видите, – говорила баронесса с большой грустью, – ювелир получил крупную сумму золотом и ассигнациями. И произошло это при Арсении Сергеевиче.

Каково, а? Я выслушал две различные истории, ничего не имеющие между собой общего, кроме… колье. И этого мало: при более близком знакомстве с Агнессой Федотовной уменьшилась моя неприязнь к ней. Это была женщина, не похожая на ту, которую я представлял себе, слушая рассказ графа Свешникова. Я понял, чем она привлекала молодых людей, да и не только молодых, – простотой в общении и кажущейся доступностью, а еще изменчивостью. Подобные женщины редкость, они не похожи на большинство, не скучны. Но разве это не коварные ухищрения умной женщины, имеющие цель завлечь в сети?

А граф Свешников? Неужто он искуснейшим образом лгал мне? Да как же это возможно? А слезы, а блуждающий взгляд отчаявшегося человека? Я был потрясен и растерян, не мог собрать мысли. С моей стороны, задавать следующие вопросы было бы неуместной бестактностью, а они готовы были слететь с языка. Но баронесса сама заговорила о том, о чем я не решался спросить напрямую:

– Арсений Сергеевич – блестящий молодой человек. Однако у него много долгов, а долги кого угодно сведут с ума. Может статься, это и послужило причиной. Граф Свешников-отец дает сыну деньги на содержание, но, очевидно, ему этих денег не хватает, он ведь много играет. Не скрою, мне он очень симпатичен, и однажды Арсений Сергеевич даже сделал предложение… Но я не хочу замуж. К тому же граф Свешников моложе меня, да и невеста у него есть. Ему требовалось удовлетворить честолюбие, после победы он заскучал бы и доставил мне много страданий. А я не люблю страдать. Настрадалась в детстве, отрочестве и в юности. Родственница, воспитавшая меня, отличалась самодурством, плохо мне было у нее. Да и замужество мое нельзя назвать счастливым. Теперь хочу жить вольготно, не связывая себя обязательствами. Это предосудительно?