Лариса Соболева: Коварство без любви

– Я знала... я знала, что произойдет что-нибудь подобное.

Это сказала актриса, игравшая роль леди Мильфорд. Сказала и разрыдалась, упав корпусом на столик, а лбом уткнувшись в руки. Высокий парик съехал на сторону, приоткрыв собранные в пучок волосы.

– Прекрати истерику, – пробасил актер, игравший папашу Фердинанда.

Оба папаши сидели здесь же. Они были похожи друг на друга, как борцы сумо, разница лишь в росте – папаша Фердинанда вдвое выше папаши усопшей героини. Но овал лица, двойной подбородок, выдающийся далеко вперед живот, даже цвет глаз схожи, словно актеры являлись братьями.

– Стало быть, вы знали, что двое ваших актеров умрут во время спектакля? – спросил Микулин, шаря по карманам пиджака Фердинанда.

Леди Мильфорд приподняла голову, растерянно захлопала приклеенными ресницами. По щекам ее текли слезы, оставляя черно-синие потеки. Микулин, не найдя в вещах Фердинанда ничего достойного внимания, облокотился о стол руками и посмотрел на леди:

– Так что вам известно о сегодняшних событиях?

– Ничего, – пролепетала она, всхлипывая и воровато поглядывая на собратьев. – О сегодняшних... я ничего не знаю. Я предполагала, что скоро друг дружку все убивать начнут. Просто у нас в театре обстановка, от которой недолго помешаться.

– Конкретней, – проговорил Микулин и выпрямился.

Она пожалела о сказанных словах, ибо коллеги смотрели на нее отстраненно, надев маски непричастности ко всему происходящему. Вот и вышло: нечаянно поддавшись эмоциям и неосторожно раскрыв рот, причастной оказалась она. Леди Мильфорд перестала рыдать, нервически вытирала щеки и глаза бумажной салфеткой и одновременно искала выход из трудного положения. А служители закона ждали дальнейших разъяснений, ждали от нее. Леди выпрямила спину, подняла подбородок и с гордым видом окинула взглядом присутствующих. Нет, никто не собирался ее поддерживать, никто и не подумал пояснить обстановку, повлекшую смерти. Тогда она, набравшись мужества, выпалила:

– А вы разве не видите? Все боятся слово сказать, потому что боятся увольнений. У нас сплошные заговоры в театре, каждый отвоевывает место за чужой счет...

– Нонна, ты перебираешь, – вставил Подсолнух, игравший папашу главной героини, от которой теперь останутся одни воспоминания.

– Да нет, это вы все перебираете! – окрысилась Нонна, или леди Мильфорд. – Перебрали! И ты в частности! Не надо делать таких лиц, будто вы не догадываетесь, что произошло. Кто-то убил Ушаковых. Убил на сцене. Да что тут гадать – их отравили! А почему? Неужели вы станете отрицать, что атмосфера в театре отвратная? Все друг другу не доверяют, каждый только и ждет, когда его товарищ утонет, или помогает ему утонуть! Потому что, когда в штатном расписании появятся свободные единицы, зарплату кому-то увеличат на пятьдесят рублей! Разве не так?

Степа из потока обличительных слов ничего не понял, но решил все-таки уточнить.

– Значит, – он осторожно подбирал слова, так как «убил» и «отравили» уже прозвучало, а доказательств пока нет, – причина смерти актеров в пятидесяти рублях к зарплате?

– Господи! – отчаянно взвизгнула Нонна. – Не надо так буквально понимать! Причин много. Я говорю совсем о другом.

– О чем же? – подхватил Микулин.

– О том, что все доведены до звериного состояния... – заревела Нонна.

– Успокойся, – подлетел к ней актер, игравший незначительную роль в спектакле, обнял рыдавшую в голос женщину за плечи.

– ...если мы уже дошли до того, что... – захлебывалась она, никак не успокаиваясь, – ...что... кто-то пошел на убийство... мне страшно здесь находиться!

Истерика набирала обороты. Худой как швабра актер по фамилии Галеев подал Нонне воды в стакане, налив из-под крана. Она взяла и уже поднесла к губам, намереваясь выпить воду, как вдруг кинула стакан на пол, закричала:

– Не надо мне воды! Я боюсь тут даже этим воздухом дышать!

– Ты совсем ошалела? Вода из крана! Я при тебе налил! – обиделся Галеев и с достоинством уселся на прежнее место, достал сигарету, мял ее.

– Все равно не буду пить! – бормотала, плача, Нонна. – Никому не верю. То, что произошло, это... это...

Не найдя слов, она снова разрыдалась в голос. Микулин попросил показать рабочий стол погибшей актрисы. Кудряшка повела через сцену на противоположную сторону, не решаясь смотреть на трупы, которые еще там лежали.

В женской гримерке застали интересную картину. Актриса лет пятидесяти с хвостиком, ее Степа тоже запомнил, уже переоделась и, стоя у окна, пила из горлышка бутылки. Заметив вошедших трех человек, она поспешно спрятала бутылку за спину и тоном извинения оправдалась: