Лариса Соболева - Коварство без любви

– Почему же сразу не ушли, как только поняли все?

– О Степан! Вы не знаете, как затягивает эта петля. Не так давно мне легче было в омут броситься, чем уйти со сцены. Сцена приковывает к себе невидимыми кандалами, и ты становишься ее добровольным рабом. Вот как это выглядит.

– Похоже на болезнь, – вывел Степа.

– Абсолютно точно! Люди, пришедшие на сцену, в какой-то степени больные. Только ненормальный человек будет сносить унижения, нищету, оскорбления ради роли. И я болела, но выздоровела, спасибо Эре Лукьяновне.

– Ну а дальше?

– Дальше был выдвинут с ее стороны самый убойный аргумент: мы состарились. Нас с Ленкой и четырех актрис пенсионерок выставили на сокращение. А еще недавно действовал негласный кодекс, пенсионеров не увольняли, потому что знали: актер без театра сразу умрет. Тогда срабатывал фактор человечности. Но наше время что-то перекроило в душах, где-то отрезало, где-то прибавило, получилась Эпоха. Мне помогли отрубить концы как раз пожилые актрисы. На них страшно было смотреть. Растерянность, отчаяние, боль... Одна из них когда-то блистала, ее на руках носили, да и выглядит она великолепно, с королевской осанкой, необыкновенно красивая в своем возрасте. И вдруг такое свалилось на нее. Причем ролей на этот возраст масса, стоит только захотеть... Но эти женщины – живое напоминание Эпохе, что она сама стара. Вот когда у меня все внутри закричало: не хочу так! Меня сократили, я подала иск о восстановлении в суд, выиграла, а потом уволилась с мужем, мы уволились в никуда. Я доказала бывшим коллегам, что они дерьмо, ведь подписывались под моим сокращением друзья. Эпоха им откровенно сказала: «Всех уволю, кто будет мешать реорганизации театра».

– А что с Ушаковыми было?

– Я уговаривала Лену уйти. Она осталась, продолжила воевать. Ей снизили ставку, как бесперспективной актрисе. Ставки зарабатываются всю жизнь, это лицо актера. Представляете, что значит стать на один уровень с тем, кто недавно окончил театральное училище и не сыграл еще ни одной роли?

– Но у вас же есть какие-нибудь нормативные акты? У нас, например, могут лишить звания за провинность. Это крайняя мера.

– А у нас, как оказалось, да и в законодательстве тоже, нет четких разъяснений по этому поводу. Но Ленка боролась, я наняла ей адвоката, она выиграла этот суд. В конце концов, пошли гонения на Виталика, его перестали занимать в новых спектаклях. Когда женщина не у дел, она кое-как мирится, а вот мужчине такой груз не по плечу. Да! Я же не сказала самого главного! В театре есть серый кардинал – Юлиан Швец. Он взял в оборот Эпоху, разыграл дикую страсть. Она поверила, что способна внушить любовь, не боялась пересудов, выставляла напоказ свои отношения с Юлианом. И платила за рейтинг сексуальной львицы – он стал ведущим актером, руководителем творческого состава. Все подлые идеи исходят от Юлика. Этот серенький актеришка, и внешне серенький, до Эпохи был никем. Но теперь он распределяет роли, себе берет главные. У него и появилась идея уменьшить состав труппы, а высвободившиеся ставки распределить между собой. Вот вам еще одна причина, почему стали гнать из театра и почему вчерашние друзья превращались в Иуд. Юлику, кстати, не нужны сильные партнеры, они его переигрывают, следовательно, Ушаков мешал тоже. Виталик начал пить...

– Извините, что перебиваю, но мне показалось, в театре много пьющих.

– Там нельзя не пить, иначе повесишься.

– Вы вторая, кто так говорит, – сказал Степа.

– А кто первый сказал?

– Клавдия Овчаренко.

– Ой, ну эта лучше б молчала. Пьет она давно, у нее предрасположенность к алкоголю, отсюда совести нет. Агрессивно покорная рабыня.

– Как это? – не понял Степа. – Агрессивность вроде бы исключает покорность.

– Не всегда, – живо возразила Карина. В этой женщине, подметил Степа, странным образом уживались девчоночий максимализм и вполне здравый рассудок взрослой женщины. – Клаве потерять работу равносильно смерти, она ничего не умеет, кроме как играть. Когда у человека есть характер, он ставит перед собой новые цели, идет к ним. У Клавы характер на дне бутылки, потому и бросалась на всех, кто противостоял директору, как оголтелая фурия. Она отрабатывала право на место в театре, вот и все.

– Но тем не менее ее хотели отравить, подложили в сумку водку с ядом.

– Да что вы! Этого я не знала. Мне рассказали, что они пили с Галеевым, тот умер. Значит, достала кого-то. Хотя не понимаю, зачем травить Овчаренко, у нее ведь рак.