Лариса Соболева - Коварство без любви

– Вы хотите сказать, что с приходом Эры Лукьяновны...

– Да! – подхватила Карина. – Она занимала ответственный пост во времена Советского Союза, с приходом новой власти ее задвинули в контору, где она прозябала. Но, как говорится, свои своих не бросают, назначили директором! Она воспрянула духом. Первое, что усвоила, – как воровать. В этом смысле театр – раздолье. Начала с мелочи. Свои ношеные вещи оформляла через комиссионный магазин и «покупала» для театра, когда нужна была одежда для современной пьесы. Муж мой тогда был председателем профкома, человек он принципиальный, разумеется, принялся убеждать в нерациональных затратах. «Зато по-богатому», – ответила она. Понимаете, в театре – все игра, бутафория во всем. Поэтому со сцены натуральная кожа и прочие дорогие вещи часто выглядят дешевкой, а вещи, сшитые по эскизам художника и с подбором тканей, смотрятся дорогими. Еще проще объясню. Когда был дефицит на джинсовую одежду, мне сшили костюм из вельвета, который художник зафактурил под вареную джинсу. Чтобы грамотно одеть актера, художник специально учится, он знает, как вещь будет выглядеть под светом на сцене. Это понятно?

– Я понял, что Эре Лукьяновне мешали знающие люди, – сказал Степа, съев уже половину коробки конфет.

– Точно! – обрадовалась Карина. – Она быстренько избавилась от всех художников. Далее – декорации. Мы долго не могли понять, зачем тратить огромные деньги на каждый спектакль, ведь можно сделать подбор из старых декораций, тем более что приглашаемые художники разом полюбили сварную арматуру. Спектакли стали похожи друг на друга, сценическое оформление громоздким, а декорации варили и варили, железо негде было хранить. Потом нам, дуракам, разъяснили по секрету. Приходите вы к директору завода, говорите: «Мне нужно то-то». Он назначает цену, к примеру, двадцать тысяч. Вы: «Давай оформим сто по моим бумагам, а по твоим двадцать. Восемьдесят делим пополам.

– Ух ты! – воскликнул Степа.

– Ага, – осталась довольна произведенным впечатлением Карина. – Ну, ремонт вы уже догадываетесь как проводится?

– Естественно.

– Теперь костюмы. На каждый спектакль стали покупать неимоверное количество обуви и одежды на рынке наличными, а раньше мы играли в одних туфлях все спектакли. Покупали по одной цене, а в акте – ведь на рынке не было товарных чеков – указывалась сумма вдвое-втрое больше. Так во всем. Ее приятели, банкиры и предприниматели, перекачивали через счет театра аховые суммы, она брала проценты за услуги. Таким образом, Эра заручилась мощной поддержкой. Да, забыла еще один источник. Приглашенные режиссеры и художники договариваются на определенную сумму, скажем, на две тысячи долларов. Она платит вдвое больше. Половину извольте отдать Эпохе. И отдают, потому что такие деньги на дороге не валяются. Понятно?

– Что уж тут не понять, – сказал Степа, поражаясь изобретательности директрисы.

– Далее наступил следующий этап. Эре необходимо было самоутвердиться как женщине, а не только в руководящем кресле. Она принялась завлекать сначала моего мужа, он мужик видный, исполнял главные роли. Он не ответил на ее флюиды. Следующего удостоила вниманием Ушакова. Тот тоже никак. Тогда она принялась мстить... женам, мне и Ушаковой.

– Почему не мужьям? – удивился Степа нелогичности директора.

– Дело в том, что практически во всех театрах количество актрис значительно превышает мужской состав. У женщины в театре сложная судьба, ей во много раз труднее добиваться главных ролей, да и в пьесах почему-то больше мужских ролей. Мужской состав востребован, а вот женский... Поэтому, когда актриса получает роль, да в паре, а то и в тройке с другими актрисами, она кладет все силы, чтобы вырваться вперед. Но ее убрать проще, потому как заменить есть кем. Сначала Эпоха попыталась загнать нас на срочный контракт, но я быстро раскусила, что после окончания контракта последует увольнение, не подписала, уговорила и Лену Ушакову не подписывать. Однажды прихожу в театр, а на мою роль назначили другую актрису! Мотивировка – производственная необходимость. Какая необходимость! Я жива, здорова! Это фактически снятие с роли. Я пишу в двух экземплярах заявление, один оставляю себе, где требую объяснить приказ в письменной форме. Ответа не получаю. Снова пишу на имя директора, затем катаю мэру и прочим бюрократам. Я знала, что будут суды, и мне придется доказывать свою «творческую активность». Только для суда не имело значения, что я играла главные роли. Зато переписка дала обоснование, что меня намеренно выводили из репертуара для последующего сокращения. Одновременно я искала, чем буду заниматься, так как в театре, поняла, мне уже не работать...