Лариса Соболева - Нимб над Мефистофелем

– Одна она не могла убить, – сказал я со знанием дела. – На это нужно много силы, да и Француз не позволил бы женщине убить себя.

– Смотря какая женщина, Устин. Представь такую картину: к Французу приходит его клиентка, он, естественно, не ждет от нее ничего дурного. А она неожиданно бьет его ножом в живот... Неожиданно! Полагаю, он и сообразить не успел, что к чему. Но все мои рассуждения могут оказаться неверными. Однако, Устин, Француз пустил бы к себе старую, постоянную клиентку, или неизвестную, но хорошо одетую. Как разворачивались события уже в квартире – мы пока можем только гадать. Мне сюда. Поздно уже. Если хочешь, заночуй у меня.

– Да мне недалеко тут... – отказался я, конечно же, солгав. Но ведь меня ждала Агния, а не увидеть ее для меня было равносильно смерти.

Мы пожали друг другу руки и разошлись. Большое расстояние до ее дома я преодолел с фантастической скоростью, иначе и быть не могло. И вот она – теплая, ласковая, полностью моя. Я обнимал ее тело, льнущее ко мне, и целовал мягкие губы с такой страстью, будто не виделись мы год. Агния накормила меня супом, а я обстоятельно рассказывал, чем занимался сегодняшний день. Рассказывал, как жене. Впрочем, она и была мне женой. Глядя в ее сияющие глаза, я вдруг подумал: а что если Агния исчезнет из моей жизни? Меня прошиб пот от страха, я сказал:

– Хочу познакомить тебя с мамой.

– С мамой? Меня? – Агния обрадовалась, рассмеялась, но потом смущенно опустила пушистые ресницы. – Не знаю... Я боюсь.

– Чего? – теперь рассмеялся я, взял ее за руку и усадил к себе на колени. – Моя мама не страшная, она добрая, хорошая и простая женщина.

– Все равно боюсь, – обняла меня Агния за шею, спрятав лицо на груди. – Вдруг я не понравлюсь ей?

– Понравишься, – шептал я, а в голове пошло кружение. – Не бойся... ты не можешь не понравиться. Ты самая лучшая. И мама тебе понравится.

Агния счастливо смеялась и целовала мои губы. В тот миг меня не волновали убийцы, убитые и наше следствие. Работа мне нравилась безумно, но даже она уходила на второй план, когда рядом была Агния. Я не умел говорить красивых слов, не умел выразить чувств, но научился любить.

Прошло еще несколько дней, наступил декабрь. Внезапно Чехонин получил записку, напичканную ошибками:

«Таварищ капитан. У мине ест, што вам сообчить, – писал бесподобный грамотей. – Прихадите к памитнику таварищу Сталину в 6 вечира шистова дикабря». Подпись состояла из одной буквы «Б». Чехонин усмехнулся и высказал предположение:

– Чует мое сердце, это Брага назначил нам свидание. Крайне любопытно – зачем.

В тот же день мы пришли на площадь. Стоял небольшой мороз, наша одежда была всесезонная, то есть одна на все времена года, посему мы быстро продрогли. Вскоре из темноты вышел в световое пятно Брага, который быстро приближался к нам, держа, как и прошлый раз, руки в карманах полупальто.

– Мое вам, – поздоровался он, остановившись. – Чего там с Дамкой?

– С каких пор бандиты интересуются следствием? – спросил Чехонин.

– Я не бандит. Я вор. А интерес у меня кровный: не отыщешь мокрушника, меня повяжешь. Так? Стало быть, имею право интерес проявлять.

– Зачем позвал?

– Коль желание имеешь, организую свиданьице, тебе расскажут о Дамке.

– Имею желание. Когда?

– А сичас могу. Не забоишься? – И он как-то подло прищурился.

– Не забоюсь. Веди.

Поехали на трамвае. Когда подошла кондукторша, Брага просипел ей свирепо:

– Не видишь, какие люди ехают? Иди, иди.

Та и отошла, опасливо поглядывая на нас. Доехали до конечной остановки, прошли немного. Брага привел нас в дом, где пахло щами, солеными огурцами, папиросным дымом и самогоном. За столом сидели две пьянчужки (одна постарше, другая помоложе), на столе стояло все то, чем провонял дом. Брага поставил табуретки к столу, мы присели. Та женщина, что постарше, остановив удивительно трезвый взгляд на Чехонине – меня она не восприняла всерьез, – вяло выговорила:

– Этому, что ли, Дамка нужна?

Брага подтвердил кивком головы.

– Кто вы? – спросил Чехонин женщин.

– Киря, – ответила первая.

А вторая была совсем пьяная, представилась с шутливым оттенком, но едва ворочая языком:

– А я родственница. Дочь. Дальняя. – И мордой на стол бряк!

Чехонин достал фотографии Дамки:

– Эта женщина Дамка?

Киря взяла фото, закурила папиросу, закивала:

– Дамка. Я с ней в лагере конопатилась. Кто ж ее так?

– Неизвестно. Что знаешь о ней?

– За уголовку залетела. Хорошая, тихая была, за неделю, случалось, рта не раскрывала, все в себе пряталась. Гляжу я – девка неплохая, не из нашей породы головорезов. Да таких, как она, там полно было. Только все бабы воз тянут, а она вроде как сломалась, таких не любят. Ну, я ее в обиду не давала, жалость и у меня имеется. К тому ж землячки мы оказались. Веришь? Скажи, веришь?