Михаил Палев - Древняя книга Агриппы

На мои вопросы по этому поводу Андрей Иванович сообщил, что полотно представляет портрет самого Люцифера и предназначено для декораций самой главной сцены фильма. Поэтому столь тщательно прорисованы контуры фигуры и обстановка. Лицо же отдается на мое усмотрение, – как сказал Андрей Иванович, «полностью полагаемся на ваш гений». Цифровые зоны указаны потому, что картина должна писаться специальными красками, обладающими весьма специфическими запахами. По мнению режиссера, эти запахи должны создать необходимое настроение актерам. Краски будут доставлены в мастерскую, и они – только они – должны использоваться при создания полотна.

Я выразил резкое неудовольствие по поводу вмешательства в столь сокровенную для любого художника сферу, как выбор красок, однако Андрей Иванович тут же выложил на стол договор, где была проставлена такая сумма, что любые возражения сразу показались мне нелепыми. Более того, после подписания договора Андрей Иванович тут же выплатил мне сорокапроцентный аванс и небрежно обратил мое внимание на то, что в случае успешного выполнения заказа в срок мне полагается премия в размере тридцати-сорока процентов от суммы заказа, которая не будет фигурировать ни в каких документах, а потому не подлежит налогообложению. Каюсь, но этот момент добил меня окончательно, и я был готов писать картину даже дерьмом. На тот момент я думал, что преувеличиваю насчет дерьма. Но когда привезли так называемые краски, я понял, что преувеличения здесь нет никакого. Нет, краски создавали отличную гамму, с ними было удобно работать, – но запах! Во всяком случае, когда я грунтовал холст, от грунта шло такое амбре, что загаженный и неделями не мытый общественный туалет показался бы цветочной поляной. Впрочем, поработав несколько часов, я перестал обращать внимание на вонь, и дело пошло.

Через пару месяцев полотно было готово. С лицом получилось очень просто: сам не знаю как, но я написал его из головы, увидев во сне. Просто вскочил среди ночи, и через два часа лицо было готово.

Клиент был очень доволен. Он выплатил мне оставшиеся шестьдесят процентов, положенных мне по договору, и еще сорок «черным налом». Такой кучи денег мне никогда не приходилось видеть! Расплатившись, клиент выставил бутылку неимоверно старого «Хайна», и пока его помощники выносили полотно, мы с ним распили бутылку. На прощание Андрей Иванович сказал: «Вы заслужили более ценную награду, чем этот презренный металл. Для человека искусства главное – создать шедевр, способный прославить его в веках: ведь это единственный способ для смертного достичь бессмертия. Я прав?» Безусловно, я согласился, со смехом добавив, что после создания бессмертного шедевра следует немедленно умереть, дабы не осквернять имени гения более слабыми произведениями. Андрей Иванович снял очки, внимательно посмотрел на меня и сказал: «Ну что же, прощайте! Ваше желание сбудется в самое ближайшее время!»

Но к этому моменту коньяк уже ударил мне в голову, и я не обратил на его слова никакого внимания. Выпроводив клиента, я упал в постель и заснул как убитый.

Проснувшись утром, я ощутил себя столь свежим, бодрым и полным сил, что немедленно принялся за работу. Я давно собирался написать Оленьку. Написать такой, какой ее помнил. И принялся за дело. Фигуру я написал по памяти, быстро и на едином дыхании. Я облек ее в тунику, облегающую тело так, словно она была смочена водой: так делали греческие мастера, когда облачали натурщиц. Точно так же быстро родилось решение обстановки: интерьер не то храма, не то дворца, своей мрачной торжественностью подчеркивающего ослепительную красоту и очарование женского образа. Но вот с лицом оказались проблемы.

Я сутками пытался воспроизвести живущие в памяти черты. Иногда мне казалось, что вполне удачно. Но нет! Утром я вставал и с огорчением видел: не то! И однажды ночью, словно подчиняясь неведомому зову, я встал и написал то лицо, которое вы видели на картине. И снова лег спать. А наутро ужаснулся написанному. Жгучая брюнетка с волнистыми волосами не имела ничего общего с Оленькой. Но когда я хотел стереть изображение, мне показалось, что в этом родившемся из глубин моего подсознания образе проступают черты Оленьки. И я оставил все как есть.

Странное дело, но с того времени я ощущаю себя так, как будто переступил невидимую границу. Я живу словно за стеклом. По ту сторону осталось прошлое, тот мир, а я сейчас непонятно где. Почему?