Лариса Соболева - Остатки былой роскоши

Время уже поджимало. Мэр поспешил домой за своей долей и прежде опустошил добрую половину бутылки виски. Затем достал деньги из сейфа, едва не разрыдавшись при этом – до того жаль было с ними расставаться, – и рванул на набережную в сопровождении помощников, о которых порой забывал даже в их присутствии.

Его уже ждали. Уж каким образом добыли остальные нужную сумму – одному черту известно. Но добыли. Особенно страдала Зиночка, занимавшая доллары по знакомым, на этот раз не рискнув просить у мужа. Погода совсем испортилась, дул ветер, гнал черные тучи, от которых было сумеречно.

Николай Ефремович вышел из машины, скорым шагом добрался до скамейки, где в рядок сидели четыре человека, тоже сел. Отдышался. Взглянул на часы – осталось сорок минут. Он бросил в сумку свои и Бражника деньги, отдал ее рядом сидящему, это был Хрусталев. Тот тоже бросил в сумку сверток, передал Туркиной. Та, проделав то же, отдала ее Ежову, который долго не решался кинуть деньги, но кинул. Последним бросил сверток Фоменко.

– Кто пойдет? – спросил он.

Добровольцев не нашлось. Тогда Сабельников волевым решением приказал Хрусталеву взять сумку и топать поближе к воде, как требовал Рощин. Матвей Фомич молча, без возражений, взял сумку и побрел, волоча ноги, как бредут на эшафот. Вскоре Хрусталев с согнутой спиной растворился в сумерках. Сабельников приказал:

– За мной.

Они крались следом за Хрусталевым, прячась за кустами и деревьями, за парапетом, огибая световые пятна фонарей, приседая и выпрямляясь, где это возможно, перебежками и медленно, вынув пистолеты, не сговариваясь.

А Матвей Фомич достиг берега, спустился к воде и прохаживался вдоль ее кромки, ожидая, что сейчас выскочат черти и русалки из пучины и утащат его. Он патологически боялся внешнего вида нечисти, патологически боялся болезненно умирать, посему дрожал всем телом. Внезапно изменившаяся погода тоже, по его мнению, указывала на присутствие нечистой силы. Строй фонарей освещал только набережную, а у воды света совсем не было. Так бродил он минут пятнадцать, то в одну сторону, то в другую.

Неожиданно заметил, как навстречу бежит парочка, состоящая из особей женского и мужского рода. Матвей Фомич вспомнил, что парочка из мужских особей отобрала деньги у Медведкина. Он поднял сумку к груди и прижал крепко-крепко. Парочка приближалась быстро, а он все крепче прижимал сумку с деньгами, замедлял шаги, пока вовсе не остановился. Но парочка, мурлыча песенку, пронеслась мимо, как два вихря, обежав Матвея Фомича с двух сторон и не сделав поползновений на сумку. Он вздохнул с облегчением, глядя им вслед, опустил сумку и продолжил хождение у самой воды.

Интересно ему стало, сколько еще времени до встречи с Рощиным? Поднял руку, покрутился вокруг своей оси, поворачивая часы к свету фонарей на набережной и напрягая зрение. Так он оказался спиной к воде. Вдруг кто-то схватил сумку. Матвей Фомич вздрогнул всем телом и обернулся. Так вот как Рощин решил забрать деньги! К берегу неслышно причалила лодка, подошла она со спины Хрусталева, с нее и протянулась рука к сумке. Матвей Фомич увидел человека, хоть и незнакомца, но не чудище из пучины. Он потянул сумку на себя: мол, не дам. Но тут из глубины лодки...

– Отдай. И уходи, – тихо сказал появившийся Рощин.

Присутствие Рощина теперь подействовало на Матвея Фомича магически, он подчинился ему беспрекословно. Закивав согласно, протянул сумку. Через секунду лодка отчалила – незнакомец оттолкнул ее от берега веслом. А Хрусталев стоял еще некоторое время с протянутыми к Рощину руками, постепенно осознавая, что его пока оставили в живых. Когда же полностью осмыслил, что покойник вреда ему не причинил, закричал победно и побежал в исступленном счастье по берегу, размахивая руками. В эту пору счастья в мозгу Хрусталева всплыли два слова, сказанные Рощиным в момент отплытия. Тогда они не дошли до его сознания и забылись. А сейчас, когда он вспомнил эти два слова, крик счастья перешел в крик ужаса. А ноги все бежали, очевидно, пытались убежать от страшных слов.

Четверо следопытов услышали вопли и ринулись на помощь Хрусталеву – спасать свои кровные. Матвей Фомич улепетывал, словно не видел бегущих к нему людей. Однако было же темно, разве поймешь, кто на тебя несется? Ежов настиг его первым, повалил прямо на мокрый песок. Хрусталев и лежа не угомонился – делал ногами движения, похожие на бег, кричал что-то попеременно то с ужасом, то ликуя.