Андрей Анисимов - Спаситель мира

— Буду весьма благодарен, — заверил молодой человек.

— Не хочу больше спать одна, — призналась Баранова, от чего Синицын густо покраснел. — Что вы молчите? И уберите, наконец, ваш противный пистолет.

Слава запихнул табельное оружие в кобуру и продолжал молча взирать на молодую вдову, потому что не мог найти слов.

— Вы не подумайте чего-нибудь плохого. Я очень спокойная. Мне просто надо, чтобы со мной кто-нибудь спал… — пояснила Маша.

— Так у вас же мама, —. промямлил Синицын и покраснел еще сильнее.

— Ну что вы, Вячеслав Валерьевич! Мама ведь женщина. Я не могу с ней спать. Мне нужно, чтобы это был мужчина. Вы попейте кофе и ложитесь, а я устроюсь рядом и тихо посплю. А пока садитесь за стол. Не стойте, как каланча.

— Баранова надела передник и принялась хозяйничать.

Синицын впервые находился в столь дурацком положении. Возмущаться или объяснять про невесту казалось глупым. Найти еще какие-нибудь аргументы, чтобы отклонить предложение Маши о совместном сне, Слава не сумел. Он уселся за стол и без слов наблюдал за действиями хозяйки.

Она не спеша нарезала сыр и ветчину, настругала ровными кружками помидоры и поставила на стол чашки с тарелками. Через десять минут ужин был готов. К своему удивлению, молодой человек обнаружил, что изрядно проголодался, и с удовольствием принялся за еду. Маша все делала спокойно и уверенно. Она успевала жевать сама, подливать кофе молодому человеку и подрезать быстро исчезающие ветчину и сыр. Челюсти Славы двигались сами собой, и это движение постепенно чувство неловкости притупило. Кофе Маша сварила отменный и достаточно крепкий. Если Синицын и раньше не мог заснуть, то теперь он был бодр как никогда.

— Еще? — деловито поинтересовалась Баранова, заметив возле Славы опустевшую тарелку.

— Нет, спасибо. Я вполне наелся, — ответил старший лейтенант.

— Тогда ложитесь. Я ополоснусь и приду, — посемейному просто предупредила женщина.

Слава промолчал, вышел из кухни, обошел квартиру и снова заглянул в дверной глазок. Но необходимости в этом уже не было. Свет, горящий на кухне и в прихожей, был хорошо виден с улицы, засада милиции теряла всякий смысл.

"Представляю, как потешается Конюхов, — поежился старший лейтенант.

— Человека сорвали из отпуска для того, чтобы он наблюдал с улицы ужин вдовы со своим коллегой. Пожалуй, смеха в отделе будет не на один месяц".

— Почему вы не ложитесь? — услышал он из спальни.

— Я на дежурстве и не имею права спать, — крикнул Слава.

— Тогда посидите со мной рядом. Вам же все равно где сидеть, — ответила Маша из постели.

На это возразить старшему лейтенанту было нечего. Он взял из ванной текст романа Каребина и направился в спальню к его жене. В главе, которую Слава стал перечитывать, рассказывалось тоже о ночи, только эта ночь была почти сто лет назад.

Настенные часы в гостиной глухо пробили два часа. Сверчок, стрекотавший за печкой, затих, подождал, когда глухой звон брегета осядет в сумерках спящего дома, и застрекотал снова.

Стерн лежал с закрытыми глазами, и трудно было понять, спит он или погружен в мысли. Накануне нищий мыслитель принял драгоценности из портфеля Шульца и лег в кровать богачом, А теперь лежал и мучился угрызениями совести.

Как он посмотрит в глаза русским эмигрантам после того, как продался красным?

Только месяц назад Стерн отослал статью в парижскую газету «Белое дело». В ней он называл большевиков варварами и дикарями, убедительно доказывая, что насильственный эксперимент марксистов по сути — низкая жажда власти выскочек из черни и отщепенцев-неудачников. Сколько благодарных откликов пришло из разных стран Европы! Даже Федор Иванович Шаляпин вызвался пожать ему руку при встрече.

Стерн читал письма знакомых по Петербургу вельмож, профессоров, артистов, и глаза его становились влажными. Как же он мог взять золото, на котором кровь их родных и близких! Выходит, всех этих людей он предал?!

Шульц обещал не впутывать его в политику. Но Стерн не ребенок. Зачем им вкладывать капитал в действительного статского советника? Зачем благодетельствовать его превосходительству, к которому у красных плебеев, кроме ненависти, нет никаких чувств? Святослав Альфредович пытался прогнать злые и обидные мысли, но они накатывались, как морские волны.

Алиса Николасвна приподнялась на локтях и беззвучно посмотрела в лицо мужа. Стерну, почувствовавшему ее взгляд, хотелось сказать жене что-нибудь резкое и обидное, но он сдержался, надеясь, что супруге надоест на него пялиться и она уснет. Однако Алиса Николасвна не ложилась, а продолжала пристально вглядываться в черты мужа.