Марк Ланской - Трудный поиск. Глухое дело

— Я, это самое... Наколку сделал.

Значение этой короткой фразы поняли и Анатолий, и заключенные. Впервые открыто, громогласно, в присутствии представителя администрации уголовник признавался в том, что принято было скрывать от начальства. Его, Анатолия, признали человеком, достойным доверия.

— Какие будут вопросы к Косову?

— А чего спрашивать? Признался, и все.

— Может быть, кто-нибудь хочет оценить поступок Косова — сказать, хорошо ли он сделал или плохо.

— Чего уж хорошего, — сказал Носаков.

— Выйди и скажи, что тут плохого.

Носаков подошел к столу, стал спиной к собранию.

— Нет, ты повернись к ребятам, не мне говори, а им.

— Раз Косов признал, — Носаков повернулся, покраснел, никак не мог свыкнуться с ролью оратора, — значит, понимает — худое это дело — кожу портить на всю жизнь. Вот и у меня на спине целая картина, теперь на воле стыдно в баню ходить.

Все рассмеялись.

— Все? Садись. Кто еще хочет высказаться? Может быть, кто-нибудь считает, что от этих наколок есть какая польза?

Опять рассмеялись. Ободренный непринужденной обстановкой, выскочил Лобаков:

— Все эти наколки от дикарей, от тех, что без штанов ходят на разных островах. А нам они ни к чему. И мы должны осудить тех, кто этим занимается. Верно я говорю, Анатолий Степанович?

Очень хотелось Жоре Лобакову заслужить одобрение начальства.

— Ты не у меня, у ребят спрашивай.

— Так они согласные.

— Все согласны?

Общий шум можно было принять за одобрение.

— Хорошо. Какое наказание вынесем Косову и Жарину?

— Пусть в штрафном посидят, — опять выскочил Лобаков.

— Много! Наряда хватит. — Недовольные голоса зазвучали громче. — Сам посиди.

— Давайте так, ребята, — сказал Анатолий. — Учтем два обстоятельства. Первое, что никогда до сих пор мы таких обсуждений не проводили и ни Косов, ни Жарин не знали, что им придется отвечать перед вами. И второе, очень важное. Косов пришел сам, с повинной, честно признался. Это большое дело, когда человек по своей воле приходит и признается. Значит, он раскаивается. Поэтому я предлагаю обоих только предупредить и никаких взысканий им не записывать. Как вы думаете?

— Вот это законно! Согласны!

— Хочу еще напомнить. Были в камере Косова и другие заключенные, которые видели, как он разрисовывал Жарина. Видели, не остановили и здесь не выступили. Так вот, на будущее. Кто будет свидетелем нарушения дисциплины и не помешает этому, не доложит об этом громко и открыто, тех будем наказывать так же строго, как и непосредственных виновников. Примем это предложение?

Как ни старался Анатолий воспользоваться изменившимся настроением ребят и как бы между прочим провести самое важное требование, произошла осечка. Никто предложение не поддержал. Все молчали.

— Что же вы? То соглашались, а теперь на попятную... Или будем считать, что ни о чем не договорились?.. Я жду.

— А как это доложить?

— Очень просто. Видишь ты, к примеру, что какой-нибудь дурак собирается наколку делать или другую глупость, — останови. Не послушается, вызови дежурного. И дураку на пользу пойдет, и всей камере. Заведем такой порядок, нарушений не будет. В соревновании выдвинетесь вперед, больше играть будете, больше кинофильмов посмотрите. С хорошими характеристиками уедете. Неужели неясно?

— Ясно, — с затяжкой, но отчетливо прозвучало несколько голосов.

— А раз ясно, давайте голосовать. Кто за это предложение?

Не сразу, оглядываясь на соседей, будто поднимая гири, потянули руки вверх.

Анатолий не верил, что все голосующие с ним согласились. Он угадывал их мысли: «Там будет видно. Посмотрим, кто кого надует». Но на большее он пока и не рассчитывал.

— Это запомните. Сами постановили, сами будете выполнять. И для всех остальных ваше решение будет обязательным... А теперь займемся условиями трудового соревнования.

Ольга Васильевна легко находила доходчивые и разумные слова, когда нужно было прийти на помощь какой-нибудь беспомощной мамаше, потерявшей контроль над сыном или дочерью. Но она чувствовала себя безъязыкой и глупой, когда речь шла о судьбе Антошки. Она не могла пожаловаться на дочь, ни в чем не могла ее упрекнуть. Антошка всегда была преданной, ласковой, готовой к любым лишениям и к любому труду ради своей матери. И училась она увлеченно, без понуканий. Между ней и матерью не было ни секретов, ни размолвок. Душевные тайны и ее собственные и приятельниц, которых было великое множество, она выкладывала маме как самой близкой и единственной подруге.