Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).

— Значит, вы пришли для того… для того… чтобы…

— Чтобы арестовать тебя, Амедео… Именем закона… Эту ночь ты закончишь в тюрьме, а завтра мы тебя передадим карабинерам, которые приедут из Милана.

Россатти схватился за голову.

— Но это невозможно!.. Невозможно! Я не так уж сильно бил его!

— Нет особой необходимости в силе, когда держишь в руке нож!

— Нож? Это я-то держал нож?

— Которым ты ударил его прямо в сердце!

Прежде, чем Рицотто успел защититься, Амедео бросился на него, схватил за горло и сжал так крепко, что начальник карабинеров сразу стал лиловым.

— Вы не имеете права! Лжец! Вы не имеете права! Я никогда в жизни не прибегал к ножу!

Бузанела похлопывал Россатти по плечу, приговаривая:

— Синьор капрал… Осторожно… Синьор капрал, вы задушите его! Синьор капрал, так нельзя! Он ведь наш начальник… Это будет второе преступление!

Слово «преступление» отрезвило Амедео. Он отпустил Тимолеоне. Прошло добрых пять минут, в течение которых начальник карабинеров хрипел, икал, шумно глотал воздух и издавал другие странные звуки, пока, наконец, дыхание не вернулось к нему и он не смог проговорить тонким голосом:

— Ты поднял на меня руку… Тебе наплевать на мои нашивки… Анархист! Каин! Пойдешь под трибунал! Тебе не отвертеться!.. Что касается тебя, Иларио, то я тебе еще покажу! Меня пытались убить, а ты не вмешался. Выходит, ты его сообщник? Чего ты дожидался? Надо было стукнуть его прикладом по голове!

— Но ведь он капрал, шеф!

— Теперь он уже никто, дурень! Просто убийца, которого мы уведем как можно скорее!

— Если только я вам позволю его увести!

Они обернулись. У двери, которую она бесшумно открыла, стояла донна Элоиза, направив на них дуло охотничьего ружья.

— Первому, кто шевельнется, я всажу весь заряд в брюхо! Иларио закрыл глаза, ясно показывая, что происходящее его ничуть не интересует. Рицотто из лилового стал мертвенно-бледным.

— Так ты намеревался арестовать моего единственного сына, несчастный?

— По… послушай… Элоиза… он у… убил Эузебио… Я… я… обязан…

— Лжешь, Тимолеоне! Впрочем, ты всегда был лгуном! Ты просто мстишь, потому что я тебе в свое время отказала!

— Ты опять за свое!

— Скажи, что это не так, и клянусь всевидящим Богом, я тебя уложу на месте!

— Про… прошу тебя, Элоиза… не стреляй! Это правда, что я тебя любил! Я тебя и сейчас люблю и буду любить до самой смерти.

— Боюсь, что это будет не так уж долго!

Отчаявшись, Рицотто обратился к Амедео:

— Не мог ты что ли убить его в другом месте, а?

— Клянусь вам, шеф, я невиновен! Элоиза попыталась утешить сына:

— Я верю тебе, мой мальчик. Ты не смог совершить ничего подобного! Но этот чертов толстяк, ведь он тебя не знает, как знаю я! Так вот, беги, пока не поздно, потому что он на все способен!

Амедео поколебался несколько мгновений, затем скользнул за окно и скрылся.

После его исчезновения оставшиеся участники драмы две-три минуты смотрели друг на друга, как будто не могли поверить в реальность происшедшего. Наконец, Тимолеоне тихо спросил:

— Элоиза… Знаешь ли ты, что он сделал, твой сын?

— Он смылся, что еще?

— Нет, это гораздо более серьезно! Он дезертировал! Теперь уже не только полиция будет его разыскивать, но еще и армия… У него нет ни малейшего шанса, Элоиза…

Но синьора Россатти ничего не хотела слышать. Она непримиримо заявила:

— В наших горах всегда есть шансы!

— Прошу тебя, Элоиза, будь благоразумна!

— Чтобы быть благоразумной, я должна выдать тебе моего сына? И ты его арестуешь, а может быть убьешь? Никогда! Если ты шевельнешься, Тимолеоне, я шарахну прямо в тебя. У меня руки чешутся это сделать!

— Я не верю тебе! — Рицотто гордо выпрямился. — Нет, я не верю тебе, Элоиза Россатти! Ты честная женщина и добрая христианка, ты не захочешь отягчить свою совесть таким омерзительным, таким неоправданным преступлением! Дай-ка мне ружье!

— Ни за что! И не приближайся, иначе горе тебе!

— Дай мне ружье, это приказ!

Он сделал шаг ей навстречу, и тут Элоиза выстрелила. Раздался ужасающий грохот, едкий дым наполнил комнату. Когда он рассеялся, они ошеломленно посмотрели друг на друга. Элоиза стояла, прижавшись к двери, куда ее отбросила отдача. Тимолеоне неподвижно вытянулся перед ней. Немного подальше находился Иларио; он тоже не двигался с места, но рот его был широко открыт и не закрывался. Против всякого ожидания, Рицотто первым пришел в себя. Он ограничился тем, что заметил: