Борис Горай - Либерея раритетов

В комнате снова потемнело до того, что исчезло ощущение потолка. Старик, что-то бормоча, смотрел в окно, не обращая внимания на вертевшегося у ног и поскуливавшего Фавника - мелкого старого пса неопределенной породы, долгие, по собачьим меркам, годы носившего иронично-величавое имя мифологического божества. Через несколько минут Ревзин вновь опустился в кресло, вытянул короткие топкие ноги, откинулся на подушку и закрыл глаза. Кожа на лице чуть разгладилась, теперь он выглядел немного моложе своих восьмидесяти двух, помноженных на давнюю гипертонию и непроходящее недовольство. Он хотел немного забыться, но не мог отвлечься от раздражающей мысли о многоэтажном доме, загородившем от него жизнь за окном. А другой у него уже не существовало.

Пока был прежний заведующий реставрационной мастерской, старик Ревзин никому не мешал. На всех больших собраниях начальник областного управления культуры ставил его в пример. А после того как заведующий сменился, старый реставратор перестал устраивать новое начальство. Теперь все делалось быстро: в мгновение ока принимались и выполнялись заказы, частенько с нарушением технологии. Никто со стариком уже не советовался. Он по-прежнему работал тщательно, не спеша, как говорили в мастерской, мотал часы на минуты. Вскоре Ревзин вышел на пенсию.

Но и на улице, и во дворе ему не было места, как и больному Фавнику, не отходившему от хозяина и испуганно жавшемуся к его ногам, когда к ним приближались прохожие.

Во дворе старика донимали пришельцы из какой-то дикой, непонятной цивилизации - неопрятные, шумные, визгливые великорослые парни и девицы из соседних домов, называющие себя "неформалами". Прежде, реже выходя из дому, он их как-то не замечал. Но после того, как соседка со второго этажа переехала к сыну и оставила на его попечение собаку, с которой приходилось гулять утром и вечером, Ревзин впервые столкнулся с этой беснующейся безжалостной братией.

Он несколько раз жаловался участковому, но тому, видно, нет дела до старика. И он решил, что не пойдет в милицию, даже если узнает, что эти коронованные сальными копнами волос владыки двора собираются взорвать его старый дом вместе со всеми жильцами.

Ну и пусть их! Не случись того, что мучило его последние дни, он и не собрался бы в милицию. Но происшедшее к дворовым подросткам не относится. Это серьезнее его личных обид. "Если я не сделаю задуманного, - думал Ревзин, - испугаюсь, как боялся всю жизнь, значит, пустыми были все мои усилия доказать самому себе, что я все-таки честный человек". Вчера он еще колебался, но сегодня пойдет прямо к самому большому начальнику.

К старику опять вернулся страх: на этот раз не оставишь просто так заявление и не уйдешь, убеждая самого себя, что долг свой выполнил полностью. Придется разговаривать, и, значит, кто-то полезет в душу, в саму жизнь, тщательно оберегаемую от чужих глаз.

Но он понимал, другой возможности хоть как-то загладить свою давнишнюю вину может и не представиться.

После полудня подморозило. Ледяные колдобины, покрывшие асфальт, округлились, стали скользкими.

Идти приходилось осторожно, ощупывая ботинками в галошах дорогу. Даже клюка крепко, насколько возможно, зажатая в правой руке, не служила надежной опорой. В мешковато сидящем длинном пальто, пережившем не один пируэт многоликой моды, старик Ре.взин выглядел нелепо в многолюдном центре города. Он брел в пестром потоке людей, как выходец из тех времен, когда по мостовой катили извозчики и воздух не отравлялся запахом бензинового перегара.

В холле первого этажа областного управления внутренних дел за двустворчатой, тяжелой, казенного коричневого цвета дверью после свежего морозного воздуха Ревзину сразу стало душно, застучало в висках.

Но этой жары и запаха новых овчинных полушубков, в которые были одеты сгрудившиеся у выхода молодые милиционеры, никто, кроме него, не замечал. Старик снял-шапку.

- Вам что, папаша? - заметил его постовой - коротко постриженный старшина в новеньком кителе и такой же новенькой фуражке с красным околышем.

Все в нем, от форменной с иголочки одежды до тона вопроса, показалось старику воплощением холодной официальности и надменности.

Он открыл было рот, чтобы ответить, но тут гулко хлопнула входная дверь. Ревзин вздрогнул и обернулся. Вошедший, не посмотрев в его сторону, предъявил постовому удостоверение и взбежал по лестнице, ведущей на второй этаж.

- Прошу прощения, - повернулся старик к старшине, - я должен поговорить с кем-нибудь из начальства.