Михаил Март - Дама с простудой в сердце

— А ты-то, Павлуша, откуда знаешь такие подробности?

— Так я же адвокат Ракицкого, веду его дела. Мне он доверяет и советуется со мной.

— Если Анна услышит эту историю, она клюнет на марки. Тут сомнений быть не может.

— Я тоже так думаю. Ракицкий сможет пойти на сделку с княгиней Оболенской. Он чтит дворянское происхождение, это не новые банкиры, чьи деньги залиты кровью. Правда, он теряет на сделке три миллиона. Но они ушли бы на налоги и аукционерам. Вполне приемлемое решение для обоих. Конечно же Ракицкий посоветуется со мной. В отличие от Анны, он не принимает столь важные решения самостоятельно.

— Идея мне нравится. Но почему бы Ракицкому не отдать марки сыновьям? Они же могут сами приехать в Россию. На каникулы, к примеру.

— Молоды еще. Не сумеют правильно распорядиться деньгами. Перегрызутся. А старший вовсе не станет продавать марки. Он их оставит себе, младшим ничего не даст. Об отце и говорить нечего. О нем сыновья вовсе забудут, и ему ничего не обломится. А Ракицкий хочет поделить деньги поровну. На четыре части. Одной четвертой ему хватит, чтобы открыть новое дело. Энергии у него хоть отбавляй.

— Отлично, Павел. Обрабатывай Анну. Но так, чтобы ты сам остался в стороне. Она слишком мнительна и подозрительна. Пусть считает, что о ее сделке с Ракицким никто ничего не знает. А нам с марками легче будет придумать что делать, чем с контейнером долларов.

Нелли встала и сбросила с себя халат. Ради этого момента Шмелев и приехал. Но пришлось потерять два часа на прелюдию, от которой его партнерша получила большее удовлетворение, чем от секса. Старый любовник уже не имел тех сил, что двадцать лет назад.

Телефонный звонок не застал Добронравова врасплох. Он знал, что протеже банкира рано или поздно объявится. Не зря же он потратил столько времени, чтобы убедить клиента в надежности своего хранилища.

— Давид Илларионыч? Вас беспокоит Константин Данилыч Володарский. Если вы помните, я был у вас с Саулом Шестопалом.

— Конечно. Я всех помню, кто у меня бывает. К тому же у меня установлены видеокамеры. Таково требование охраны, так что не обижайтесь. Звук при этом не записывается, но каждый, кто переступал порог моего музея, запечатлен на пленке.

— Мне незачем скрывать свое лицо. Я не смею упрекать вас ни в чем. Ваши секьюрити, очевидно, хорошо знают свое дело. Я хотел бы попросить вас глянуть на мою коллекцию, а потом оговорить с вами условия ее хранения и сроки.

— Вы вовремя позвонили. Я только что освободился и могу с вами встретиться.

— Отлично. Записывайте адрес.

Через час Добронравов любовался уникальным собранием картин Федотова. Он и раньше слышал немало легенд о семи полотнах, гулявших по случайным людям, потом о пяти украденных во время войны, но сейчас видел перед собой все двенадцать. В голове тут же сработала счетная машинка, и адвокат понял, что галерея Володарского потянет миллионов на десять, если сдать ее без документов тем перекупщикам, с которыми время от времени он имел дела. На западе, особенно во Франции, где эмигранты первой волны, а теперь их внуки обожают русскую жанровую живопись, могут отвалить за Федотова и двадцать миллионов. Адвокат сглатывал слюну, чтобы не пускать ее наружу. Такую редкость ему предлагали впервые. Тут было от чего потерять голову. Добронравов не скрывал своего восторга.

— Клянусь, Константин Данилыч, я вам завидую черной завистью. Ваше собрание Федотова великолепно. Никаких чувств, кроме восторга, коллекция вызывать не может. Но я беру картины на хранение, если они подтверждены экспертами и правом владения.

— На семь картин у меня есть купчая и акты экспертизы. На пять картин только дарственная от Анастасии Голицыной. Но экспертизу вы можете сделать сами, я ее оплачу.

— Разумеется. Можно сказать, что это моя черновая повседневная работа.

— Но вы, если я помню, адвокат?

— Это всего лишь служба. Искусство для меня — часть души.

— Почему же вы сами не собираете картины?

— Слишком велик соблазн. Ведь я по роду своей деятельности защищаю воров и бандитов. Стоит мне подхватить бациллу коллекционирования, я, с моими связями в преступном мире, начну обкрадывать таких, как вы. И что потом? Подобно скупому рыцарю спускаться к своим сокровищам в подземелье, чтобы украдкой любоваться картинами в одиночестве? Это противоречит моим принципам. Во-первых, я хочу оставаться честным человеком, а во-вторых, я вам рассказывал о своей мечте построить открытые и доступные народу галереи. Такие намерения никак не вяжутся с образом скупого рыцаря.