Йенс Шпаршу - Маска Лафатера

Макс! Услышав это имя, я почувствовал, что в горле слегка запершило. Мой взгляд прояснился — в глухих потемках забвения начали вырисовываться очертания ужасного воспоминания.

Энслин беспомощно смотрит на женщину, молча берет ее за руку и тут замечает, что она во всем черном.

— Сделай так еще раз! — с улыбкой шепчет она. Глаза ее сверкают. В этот момент она обворожительна, а если точнее — безумно прекрасна.

«Эта женщина сошла с ума!» — втайне содрогаясь, говорит себе Энслин.

— Еще не хватало, чтобы ты принес мне свои соболезнования! Ты ведь всегда терпеть его не мог.

Я сглотнул. Опять это першение.

— Ну да, — осторожно вставляет Энслин: он не отрицает, что «тогда» имели место некоторые разногласия с Максом… («Имели место некоторые разногласия с Максом!» — передразнивает она с иронической усмешкой.)

Я остановился.

— Но, Господи Боже, это ведь…

Она ничего не говорит. Мрачно смотрит куда-то вдаль.

— Это случилось внезапно? — интересуюсь я, просто чтобы возвратить наш разговору в более обыденное русло.

— Нет, напротив, очень медленно, — говорит она, столь тоже будничным тоном, судя по всему заставляя себя сдерживаться.

— А… хм… я хочу сказать…

— Если ты имеешь в виду это , можешь не волноваться. Я в выходные, еще даже не зная, что ты приедешь, пропылесосила всю квартиру. И его любимое кресло тоже. В последнее время он здорово облез. Ты был бы рад это видеть.

Дальнейший обмен репликами разрядил обстановку: после пары случайно оброненных словечек вроде «усыпить», «завести нового» Энслин вновь невозмутимо вышагивает с ней рядом. Его губы даже невольно искривляются в ухмылке.

— Вот видишь, — говорит она, печально улыбаясь. — До этого ты просто притворялся. Ты всегда был к нему равнодушен. Актер из тебя никудышный.

— Ах, — он все же чувствует неожиданный укол, — все не так просто, как ты думаешь.

Тут, помнится, я несколько раз чихнул.

Ради всего святого, почему он ничего об этом не знал?! Каждый жест, каждое движение лица Лафатера он изучил в совершенстве. Копировал его речь вплоть до мельчайших оттенков интонации. Идеальный двойник. До такой степени идеальный, что ему никогда — для него это стало правилом — не приходилось представляться Лафатером: его и без слов всегда признавали таковым.

А такая, оказалось, важная мелочь, из-за которой он сейчас чуть не погорел, — роковая аллергия Лафатера на кошачью шерсть… на нее он не обратил внимания! Непростительно. И я снова чихнул.

Женщина рядом со мной вновь стала просто фрау Буггенхаген, а не тем пленительным существом, которое на миг привиделось Энслину. Ее траурные вдовьи чулки опять превратились в самые обычные, черные. Все непристойное возбуждение, все задние мысли испарились, будто их и не было.

Фрау Буггенхаген уловила мой недоверчивый, косой взгляд.

— Ах вот ты о чем, — сказала она. Мы как раз свернули в боковую улочку. — Прости, я совсем забыла тебе сказать. Я переехала. Живу теперь в старом городе, за парковым павильоном. На Кенигсаллее. Но место очень тихое, приятное.

Я бездумно кивнул… и в этот момент, как шанс на последнюю попытку, увидел нежно-лиловый свет телефонной будки.

Вдруг Энслина осенило!

— Секунду, — говорит он и смотрит на часы. — Подожди, мне еще нужно сделать один срочный звонок.

Ситуация — глупее не придумаешь! Пока женщина чуть поодаль расхаживает взад-вперед, с улыбкой поглядывая на будку, Энслин копошится в замусоленных страницах телефонной книги: Бугге… Буггел… Буггенхаген, Моника! Кенигсаллее 7–6.

Я прикрыл глаза. Вообразил себя секретным агентом.

Чтобы все было честь по чести, вставил в аппарат свою телефонную карту и наугад набрал комбинацию цифр. Вся эта история с будкой, разумеется, была полной чушью. Ее следовало как-нибудь с грехом пополам приспособить к той эпохе — сделать правдоподобной. Адресная книга? Адресный календарь? Склонив голову набок, я несколько раз терпеливо выслушал «Набранный номер не существует».

Но как ему в те времена посреди ночной улицы могла попасться адресная книга? По крайней мере не следует рассчитывать на два совпадения в одном и том же деле. Это было бы нелепо. Итак, пока оставляем вопрос открытым.

Я повесил трубку и вышел из будки.

— Кстати, ты снова не женился? — осведомилась она.

— Нет.

Она помолчала.

— Моника?.. — окликнул Энслин тихо, будто спрашивая.

Она остановилась. Глаза ее мерцали.

— Да, — сказала она. Потом, уже более уверенно, почти требовательно: — Да!