Йенс Шпаршу - Маска Лафатера

Но как ни пытается Энслин приложить к делу свои физиогномические познания, объединить отдельные элементы в цельную картину ему не удается.

Область лба, полуприкрытого темной завесой волос, как следует разглядеть мудрено. Нос? На первый взгляд он принадлежит к разряду тех, которые принято называть вздернутыми. Ну а на второй взгляд? Тут уже возникают сомнения. Возможно, из-за изящной горбинки, в которую, неуловимо изгибаясь, переходит линия носа: она, словно предвосхищая вздернутость как таковую, лишает нос самой его сути — вызывающе хвастливого эффекта. Жаль, думает Энслин. Какой шанс упущен!

Верхняя губа являет собой не что иное, как обычный переход ко рту — увы, ничего примечательного.

«Вот досада…»

Зато подбородок весьма красноречив!

Четко очерченный. Свидетельствуете недюжинной энергии своей обладательницы. Однако в соотношении с другими чертами лица он явно маловат. А потому выглядит впалым, из чего можно сделать вывод о скованности и нервозности.

Основной же вопрос, ради которого Энслин, все же будучи дилетантом, вчитывается в это чуждое ему лицо, остается без ответа: является ли его спутница человеком, которому он, ничем не рискуя, может ясно, откровенно сказать: «Ладно, положение довольно глупое, но я считаю, что должен вам кое-что объяснить…»

Он этого не делает.

Никогда ведь не знаешь, чего ожидать от женщин, если они почувствуют себя обманутыми. В любом случае у Энслина нет желания из-за этой дамы раскрывать свое инкогнито.

Какой псевдоним он выбрал себе для путешествия?

Весь мир в восемнадцатом столетии путешествует инкогнито. Гёте, например, разъезжает по Италии, именуя себя господином Мюллером или Меллером. А Энслин? Нелепый вопрос: Лафатер, разумеется.

Ах, вот оно что, новый аспект: выходит, он повстречал здесь давно забытую любовь Лафатера. Любопытно! Теперь ему ни при каких обстоятельствах нельзя выдать себя. Положение становится захватывающим!

Я молча шагал в ногу с фрау Буггенхаген и ждал подходящего случая, чтобы сказать ей: «Слушай, извини, я ужасно устал. Думаю, мне скоро пора в отель…»

— Как хорошо вот так просто идти с тобой по городу.

— Да, — ответил я.

— Как тогда.

Все, что женщина впоследствии рассказывает ему, вращается вокруг этого самого «тогда». Последовательность событий в большинстве своем ему неизвестных, очевидно, такова: вначале имело место загадочное «тогда», в котором он, то бишь Лафатер, должно быть, очень много значил для этой дамы. К счастью, с тех пор, судя по всему, уже много воды утекло. Энслин полагает, что речь идет о мимолетной интрижке, тем паче что в Е. находится отделение Библиотеки Великого Герцогства, — сей факт вполне мог служить объяснением одной или несколькими остановкам Лафатера в этом неприметном городке центральной Германии.

И вот наступило «потом» — судя по таким фразам, как:

— Кстати, а что ты делал потом?

…или…

— Потом ты ведь больше ни разу не появлялся.

«Интермеццо» оказался закрыт.

Повезло.

До этого момента все протекало довольно гладко. Они блуждали по более или менее темным переулкам, немного прошлись рука об руку по ночной улице. По крайней мере в таких условиях Энслину не приходилось держать свою мимику под неусыпным контролем. Совсем другое дело, если бы пришлось сидеть напротив этой женщины в каком-нибудь притоне — в лучшем случае при неверном свете свечей.

Мы повернули обратно, в сторону рыночной площади.

— Ты изменился, — сказала она.

— Вот как?

Эта фраза мне показалась знакомой.

Немного помолчав, с самым непринужденным видом, как бы между прочим, задаю робкий вопрос Энслина:

— И в чем же?

Она смотрит на него — пронизывает его взглядом! Затаив дыхание, он замирает…

— Раньше ты давно бы уже сказал: «Прости, я устал, мне пора спать».

— Верно, — хриплым шепотом отозвался я. Как глухо звучит мой голос. У Энслина шумит в ушах; ему кажется, будто он распадается на части — симптомы потери чувства реальности. В острой форме. Это как раз и есть самое опасное! Чтобы не выйти из роли, ему приходится пустить в ход весь свой дар самовнушения.

— Мы могли бы пойти ко мне, — неожиданно предлагает она. И тихим, смелым голосом добавляет: — Макс умер на прошлой неделе.

— …Макс… на прошлой неделе… о Боже, — шепчет Энслин. — Быть не может… нет… — Он потрясенно мотает головой. Боже милосердный, что это за женщина? На кого он наткнулся! Нимфоманка? Сначала Лафатер. Затем Макс. Потом… и не придумаешь, чего ждать!