Йенс Шпаршу - Маска Лафатера

— А как же! — Мне стоило большого труда не скорчить рожу. — Человек в железной маске.

— Верно. А если точнее, это программа, в которую возможно ввести более тысячи отличительных признаков лица. Кстати, на двести больше, чем в программу «Фантомас», которая и по сей день остается ведущей на мировом рынке. Она может найти применение в полиции или, скажем, выполнять функции электронного привратника. И в связи с этим стало ясно, что нам не обойтись без теории. Требуется определить что-то вроде идеальной формы человеческого лица, в сравнении с которой особенности каждой отдельно взятой физиономии считались бы отклонениями от нормы. Понимаете?

Да, теперь до меня хоть приблизительно стало доходить, о чем идет речь.

— Ведь человеческое лицо способно отклоняться от нормы , как принято говорить, — оно претерпевать большие изменения, например, если его хозяин чему-нибудь радуется или о чем-то мечтает… Или вот, в экстазе…

Она упорно ловила мой взгляд.

— И тогда возникают трудности.

— Да, — подтвердила она. — Тогда приходится туго.

Вероятно, они ночи напролет двигали взад и вперед носы, брови, скулы и все остальное, что у нас там еще есть между шеей и волосами. Они без конца стряпали из отдельных запчастей новые лица, но даже не пытались приоткрыть завесу их тайны. Теперь же их компьютерная азбука себя исчерпала, и тут-то средоточием их надежд стала некая мракобесная формула лица — разрешение всех проблем.

Все это я понимал. Неясным оставался вопрос, как бы теперь поэлегантнее пойти на попятный. Со всей искренностью, на какую только был способен, я объяснил госпоже Сцабо, что на самом деле понятия не имею, где может находиться пропавший листок.

— Уверяю вас! У меня его нет! — воскликнул я и для пущей убедительности шутливо помахала в воздухе пустыми ладонями.

Она, впрочем, на шутку не отреагировала и вновь заговорила о том, что я-де должен понять, как важен для нее этот пропавший клочок бумаги. Возможно, я соглашусь поменять его на какую-нибудь другую из лафатеровских бумаг.

Я лишь покачал головой.

Только тогда она, похоже, смирилась.

Зато после этого я аккуратно засунул в бумажник ее визитку, активнейшим образом кивая. Непременно, заверил я ее, непременно свяжусь с ней, если мне вдруг удастся наткнуться на что-то, интересное для нее.

Она осталась весьма недовольна, это было видно невооруженным глазом. И вскоре выяснилось почему. Дело в том, что до нее дошли сведения о других компаниях — в перечислении, кстати, промелькнули названия нескольких крайне сомнительных, осознавших огромное значение оптимизации лица. Предложение работать сообща оставалось в силе, и я вынужден был чуть ли не клятвенно пообещать ей, что не стану продавать формулу конкурентам. Я дал слово. И пожал ей руку. При этом она глядела на меня таким чистым, открытым взглядом, что хотелось просто сказать ей: «Милая моя девочка. Уж что-что, а это я могу обещать тебе, нисколько не покривив душой, потому что формулы твоей у меня отродясь не было».

— Могу я теперь задать вам один очень личный вопрос?

— Да, — сказал я, — разумеется.

— Как вы относитесь к проблеме перпендикулярной линии лба?

Я высоко поднял брови. Как я отношусь к проблеме перпендикулярной линии лба? Вопрос, конечно, интересный…

— Думаю, вы понимаете, что, трактуя подобную тему, в одно предложение не уложишься.

Она кивнула:

— Да, я почему-то предполагала, что вы ответите именно так.

С улыбкой, но заметно разочарованная, она взяла свою сумочку.

Тощий китайский официант принес счет на чуть треснутой фарфоровой тарелке, поставил ее передо мной. Я медленно полез за бумажником, но госпожа Сцабо придвинула тарелку к себе и выложила на стол свою кредитку.

— «Пер Кон», — напомнила она.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Китаец изобразил приторно-кислую улыбку и исчез вместе с кредитной карточкой.

На тарелке также лежали два кренделька со свернутыми листочками в качестве начинки.

— Что написано у вас? — полюбопытствовала г-жа Сцабо.

— «В сомнениях, — прочел я, дожевывая, — сокрыта жизнь». А у вас?

Она покачала головой:

— Видите ли, мы, кажется, случайно поменялись выпечкой. У меня ваш листок…

Она через стол протянула мне бумажку, и я развернул ее: «Сейчас позднее, чем ты думаешь».

— Кстати, меня зовут Магда.

Два дня спустя, в Цюрих-Клотен, в аэропорту.

Хафкемайер оставил мне сообщение в отеле: он будет очень рад встретиться со мной в 16.30. Примета, по которой я узнаю его, — «Кочевники расставаний».