Мэриэл Адамс - Происшествие в замке Ферни - история вторая

— Боюсь, что в предварительном слушании этого дела в суде версия самоубийства окажется самой убедительной, — вздохнул комиссар.

— Но почему именно в этом месте и именно в это время? — возмутилась я.

— Здесь слабое звено гипотезы о самоубийстве, но факты указывают на то, что возможность была только у самого Парра и слуг, однако у слуг не было мотива.

— А у Парра? У него есть причины для самоубийства?

— Ну, если подтвердится, что он был неизлечимо болен…

— А еще нет заключения патологоанатома?

— Должны вот-вот доставить, но по телефону доктор Вильсон мне сказал, что, скорее всего, подтвердится. Он точно сможет это сказать только после получения результатов лабораторных исследований.

— Ну, допустим, что он был тяжело болен и не хотел жить, боялся боли, не хотел пережить все стадии болезни — допустим. Но разве он не мог покончить с собой у себя дома, где его никто бы не увидел, где не нужно было все делать тайком? — продолжила я излагать аргументы в пользу своего несогласия с версией самоубийства. — И зачем тогда он затеял этот странный спор? Лично мне кажется, что Джим ничуть не хуже его разбирается в живописи. Я видела картины Рамбье в национальном музее, стиль, несомненно, тот же, хотя я, разумеется, не специалист.

— Да, мне кажется, что Сотти не зря так кипятился, а старик вел себя очень странно, — поддержал меня Дэвид.

В этот момент наш горячий спор прервал дежурный инспектор, который занес комиссару курьерскую почту.

Комиссар распечатал конверты, и мы получили, во-первых, подтверждение факта наличия у Мориса Парра неизлечимой болезни, из-за которой временами он мог страдать от сильных болей. Во-вторых — копию завещания. И тут был сюрприз: свои деньги он разделил поровну между оставшимися родственниками, которых даже не потрудился перечислить поименно, а свои картины завещал национальному музею. К завещанию прилагалась подробная опись полотен, входящих в эту коллекцию.

Да, работа адвокатам предстояла нешуточная. Странно, что им не удалось убедить своего клиента написать более внятный текст завещания. Впрочем, судя даже по моим впечатлениям, убедить в чем-то этого господина было весьма непросто, особенно если он что-то уже для себя решил. Данное завещание только подтвердило мое вначале довольно поверхностное мнение.

— Теперь мы знаем, что вчера в замке присутствовали, как минимум, двое их тех, кто получил от смерти старика некую выгоду, но очень сомнительно, что эти двое вчера об этом знали, — прокомментировал Дэвид полученные нами новые факты. — Боюсь, что все же версия самоубийства выглядит самой логичной.

— Но не кажется ли вам, что нелишне выяснить, откуда взялась ампула с цианидом? Ведь это, насколько я понимаю, своего рода редкость. В нашей стране таких ампул нет со времен Второй мировой войны, во всяком случае, в открытом медицинском обороте, — заметила я.

— Да, — поддержал меня Катлер, — я уже направил несколько запросов, чтобы прояснить ситуацию, но не надеюсь на ответы. Вернее, ответы будут, но они вряд ли нам помогут. Цианид в ампулах — это очень странно.

— А почему вы думаете, что яд содержался в ампуле? — спросил вдруг Дэвид. — А если это были осколки от ампулы, в которой находилось совершенно безобидное вещество, а цианид попал на ткань совсем по-другому?

— Теоретически и такое возможно, но уж больно странное совпадение, — высказал свое сомнение комиссар. — Думаю, что нужно действительно поговорить с лечащим врачом Парра. Может, он что-то прояснит. Он сегодня ведет прием в поликлинике, нам стоит наведаться туда к концу дня. Или вы не поедете со мной?

— Я, к сожалению, должен сейчас ехать в редакцию, но надеюсь узнать от вас все новости, — сказал Дэвид.

— А я, разумеется, с вами, — ответила я на взгляд комиссара.

Мы появились в приемной доктора Крафта как раз тогда, когда его прием закончился, и он вполне мог уделить нам несколько минут. Светловолосый и белокожий, доктор выглядел явно моложе своих лет, впечатлению молодости способствовал и невысокий рост. Но, приглядевшись, я поняла, что ему наверняка уже больше пятидесяти, и еще, что он очень устал. Эрик Катлер предъявил свое служебное удостоверение и представил доктору меня, сказав, что я принимаю участие в данном расследовании по его просьбе. Впрочем, мне показалось, что доктор пропустил мимо своего сознания всю эту информацию.

— Так что же вы хотели узнать у меня, если, как я понимаю, вскрытие уже произведено, а значит, о болезни покойного вы знаете?