Екатерина Гринева - Адвокат ангела, или Дважды не воскресают

– Будем на связи. Вы когда вылетаете?

Я собралась с духом:

– В самое ближайшее время.

Вместо ответа нас разъединили.

Я стояла, прижимая сотовый к груди, и прекрасно понимала, что все пути назад теперь для меня отрезаны. И я знала, как мне надо действовать. А любое действие лучше пассивного ожидания.

Раздался звонок в дверь, это пришел Родька.

– Натали! – торжественно сказал он. – Посмотри, какие крючки я купил для ванной. Закачаешься! И шкафчик повешу в угол. Сделаю все в лучшем виде.

– Родь! – я повернулась к нему. – Ты мне нужен. У меня есть один план, и ты поможешь мне его провернуть.

За вечерним чаем я посвятила Родьку в часть своего плана. Конечно, я не сказала ему, что собираюсь соблазнить Берна – без этого мне не попасть в наш дом, где находится его компьютер. Только если я останусь на ночь, у меня появится шанс добраться до его файлов.

Я надеялась, что это крайняя мера, которой мне удастся избежать, хотя умом понимала: вряд ли!

Берн так злился на меня и старался всячески меня унизить именно из-за того, что в последнее время я охладела к сексу с ним и не пыталась скрыть этого. А данный факт здорово бил по его мужскому самолюбию. Но то отчуждение, возникшее между нами, постоянно подпитывавшееся скандалами и недомолвками, конфликтами с родными, их высокомерием и презрением, не могло заставить меня быть с Берном нежной и страстной, сексуальной и волнующей – словом, настоящей женщиной. Берн дулся на меня страшно! Он гордился своим «мальчиком» и любил, когда я восторгалась его мужскими достоинствами.

Но то, что раньше было для меня приятной игрой, потом превратилось в нудную обязанность, а затем – и в отупляющую привычку.

То ли вначале из нашей жизни ушел секс, а вслед за ним и чувства, то ли наоборот… Хотя большую любовь к Берну я никогда и не питала, но была некая нежность, внимание и еще – желание обрести крепкую семью, такую, в которой у меня все было бы по-настоящему.

И еще… его привычка к гигиене, которая меня порядком раздражала, а уж в период моего охлаждения и вовсе бесила. Берн был еще тем чистюлей, и без душа или ванной, без тщательного вечернего туалета, возведенного в ранг ритуала, он не входил в нашу спальню. Он старался отмыть себя до первозданного состояния, до идеальной чистоты, при которой у человека не остается ни запаха, ни вкуса, ни телесности. Плюс чистка ушей, плюс чистка носа… В ванной была целая полка с разными флаконами и средствами для гигиены. У меня их было меньше. Он входил в спальню в белом полотенце, обернутом вокруг бедер, и улыбался, глядя на меня. И полотенце, и эта улыбка тоже были частью ритуала и тоже в конце концов осточертели мне. На меня посыпались упреки в фригидности и полном безразличии. Берн говорил эти слова, словно бил меня наотмашь, а сам при этом напоминал ребенка, которого неожиданно обидели. Его челюсть выпячивалась вперед, кадык судорожно дергался, светлые глаза темнели. В такие минуты он становился настоящим уродом и психом, и я спрашивала саму себя: какого черта я вообще вышла за него замуж, от кого я так хотела убежать? От Родьки? От самой себя? От одиночества?

И теперь мне предстояла непростая задача: вновь завоевать доверие Берна. Я решила пока особо не ломать над этим голову. Вот прилечу в Гетеборг, встречусь с Берном, посмотрю на обстановку – тогда и решу эту задачу.

– Ты даешь! – повертел головой Родька. – У тебя целый шпионский план в отношении бывшего муженька состряпан. Думаешь, получится?

– Почему бы и нет?

– Затем ты передаешь эти данные чуваку, с которым ты связываешься по мобиле, а он отдает тебе дочь. Я правильно понял?

– Правильно, Родь. У тебя есть сигареты?

– Не купил. Сбегать, что ли? Хотя раньше ты не курила.

– Покуривала. Просто ты об этом не знал. Ты был в своих Сочах, а я – в Москве. И ты вообще многого обо мне не знал!

Родька посмотрел на меня с недоумением:

– Философию разводишь?

– Дуй за сигаретами. Это лучше, чем начинать выяснение отношений почти семилетней давности. Непродуктивный подход!

– Команданте, понял! Иду.

Родька принес курево и отправился на боковую. А я сидела и курила одну сигарету за другой, размышляя над своим планом. Хотя я и пришла к выводу, что заранее не стоит ломать над ним голову, но полностью отрешиться от предстоящего у меня никак не получалось. Самым разумным было бы позвонить Ф.Ф и поставить его в известность о своих шагах. Его реакцию предугадать нетрудно! Он, конечно, отругает меня и скажет, чтобы я сидела дома и никуда не высовывалась. Все это я уже слышала и проходила. И этот план мне не подходит. Значит, остается полагаться на себя и… Родьку. Вот взбеленится Ф.Ф., когда узнает, в какую авантюру я влезла! Но он может никогда об этом и не узнать. Я почему-то тешила себя мыслью, что он не выпустил из поля своего зрения мое дело. Пусть он работает пока с другими клиентами, но где-то, на заднем плане, у него маячу и я со своей проблемой. Мне хотелось так думать – и я так думала. Я не могла себе представить, что я ему совсем безразлична. Хотя, скорее всего, так оно и есть. Наверняка многие клиентки заманивали его в постель, и в какой-то степени он к этому привык. Но у Ф.Ф. такие ярко-синие глаза и крепкие руки, и вообще от него исходят такая потрясающая уверенность и спокойствие, что я была готова сидеть рядом с ним двадцать четыре часа в сутки – и ничего не делать, просто смотреть на него. И молчать. И при этом испытывать странное чувство блаженства и удовольствия. Как человек, который долго кружил по темным осенним улицам, а потом пришел в ярко освещенный дом, где пахнет пирогами, на стенах висят старинные картины, в гостиной – торшер с красивым абажуром, а на кровати лежит клетчатый плед, доставшийся еще от бабушки. И все всегда на своих местах: и сегодня, и завтра, и послезавтра… Я всегда считала, что уют организуют женщины. Но в его случае я столкнулась с тем, что Полынников так органично выстроил пространство вокруг себя, что его просто не хотелось покидать. И я никак не могла выкинуть Ф.Ф. из головы, как ни старалась.