Лариса Соболева - Рандеву с покойником [= Остатки былой роскоши]

А в ответ – раскаты грома, и первые крупные капли тяжело застучали по асфальту. Ноги сами понесли его по улице. Он бежал довольно быстро для своих лет и комплекции, бежал и кричал, зовя того, с кем обошелся жестоко и подло давным-давно, так давно, что память стерлась, и только изредка шевелилась совесть. Но совесть легко запихнуть на дно души… Хотя бы водкой. Легко ли? Нет, если честно. Не страх руководил Арнольдом Арнольдовичем, а желание получить одно: прощение. И все равно, у кого просить – у покойного или живого, – лишь бы услышать: «Прощаю, черт с тобой».

В музее банкет был в разгаре и даже в угаре. Директор музея, худая смуглая женщина с изможденным лицом узницы концлагеря, всем видом показывающая – меня здесь нет, сосредоточенно и ответственно подносила полные бутылки, забирая со столов пустые. Работники музея не расходились, сидели в маленькой комнате, где до того резали колбасы и сыр, – ждали окончания пира. Им предстояло убрать зал, помыть посуду, но было приказано: нос не высовывать, а если кто что увидит «не того», глаза закрыть и забыть. Стащив бутылку шампанского у сильных города сего, выпили по глотку. Некоторые дремали. Кто-то злился, что вот, дескать, приходится в лакеях состоять, да делать нечего, любимая работа требует жертв. Кто-то даже высказался: мол, мы не лакеи даже, мы есть рабы, которым и зарплата установлена мизерная, как рабам, лишь бы не подохли. А унижение раба с высшим образованием – елей на душу чиновнику.

Тут гроза разыгралась. А время позднее, и домой не повезут… грустно, печально, но в наше время нормально, уговаривали молодых старшие коллеги. Взрывы хохота и звук разбившейся посуды разогнали дрему.

– Смерть тарелкам, – сонно констатировала одна женщина, научный сотрудник.

– Нам же лучше – меньше мыть, – вяло подхватила другая. – Лишь бы бокалы не разбили, они из фондов, на Олечке висят.

– Ой, девочки, – оживилась Олечка, – я весь вечер на иголках из-за этих бокалов. Завкультурой потребовала подать, а мне годовой зарплаты не хватит расплатиться.

– Кого твои проблемы волнуют? – сказала первая женщина. Услышав визг в зале, удобней устроилась на стуле, прислонив голову к стене. – О, пошли по столам скакать. Плакали твои бокалы. Зато, кажется, скоро мы приступим к обязанностям посудомоек. Кстати, я лично презервативы искать по углам больше не буду, меня прошлый раз вырвало. Давайте в порядке очередности, чтобы всем досталось.

Хранители старины не ошиблись, на стол взгромоздилась культура города. Правда, еще не утвержденная, а исполняющая обязанности и перевыполняющая их. Она не так давно встала в ряды верхушки, но уже успела попасть в анекдоты, которые, как известно, рождает сама жизнь. Одна из баек гласит. Пришел к ней заведующий литературной частью местного театра и говорит: «У нас скоро фестиваль, ожидаются иностранные гости. Необходимо создать банк данных и внести информацию в компьютер о театрах, которые покажут свои работы, чтобы мы могли предоставлять четкую информацию…» Культура города перебила: «Какой еще банк? Вон посмотрите за окно, напротив стоит банк “Русский кредит”. Так зачем вам еще один?» Театральный деятель потерял дар речи и ушел несолоно хлебавши. Ну не видит женщина разницы между финансовым банком и банком данных, зато она плясунья отличная. Кстати говоря, танцы к культуре ближе, чем банки. Между прочим, танцы на столах – это протест против оков застарелой морали. Пришел протест с первыми шагами капитализма, так сказать, родился на радостях, что рутинная формация сменилась прогрессивной. Бывали случаи, когда большие гости, прибывшие почти с другой планеты, то есть из Москвы, не одобряли подобных новшеств в административных кругах. Поэтому в самом белом доме на банкетах теперь не сидят, а стоят. Но радость невозможно удержать, она рвется наружу, особенно под воздействием спиртного. Радость – это когда душа поет, а тело пляшет. И высокие столы для фуршета тому не помеха.

К культуре города присоединилась массивная особа – торговля города, при внушительных параметрах подвижная как юла. Обе дамы вытанцовывали с лихостью папуасов, подпрыгивающих на раскаленных угольях, размахивали юбками, обнажая целлюлит на ляжках, и визжали. Посуда звякала в такт, словно живая. Присутствующие на банкете поддерживали плясуний, отбивая ритм на столах и стульях, а один товарищ, сидя на полу, бил по паркету туфлей. В полутемном зале мерцали огоньки свечей, было накурено, весело и шумно. И лишь дамы в бальных платьях и кавалеры в камзолах на старинных портретах выказывали недовольство со стен. Ведь их потревожили, а они любят покой.