Андрей Глущук - Мерседес на тротуаре

Несу бредятину, а брат лежит, и довольно жмурится узкими от синяков, монгольскими глазами.

— Привет! Ты чего здесь делаешь? — В палату врывается Лариска. Мое присутствие ее не слишком устраивает. Похоже, задело, что я у Лешкиной постели оказался раньше, чем она. В результате я, родной брат, оказываюсь третьим лишним. Ладно, черт с ней. Пусть немного помурлыкает. Поднимаюсь.

— Прощайте, ребята. Мне еще статью сегодня сдавать. Пойду от вас бездельников. — Уже в дверях палаты оборачиваюсь — Лешка, колбасу Ларисе не отдавай. Лучше с сестренками поделись. Они здесь очень даже ничего.

— Я ему поделюсь. — Возмущается Лариса. — И тебе достанется.

— Нет, спасибо, дорогая почти родственница. Мне чужого не надо. И колбасе я равнодушен.

С чувством выполненного долга, пританцовывая, спускаюсь по лестнице. Хорошее настроение так и прет из меня, превращаясь в элегантные па на ступеньках. И кто меня осудит? Брат побит, но колбасе обрадовался, значит: жить будет. Номер машины тротуарного гонщика — у меня в записной книжечке. Сегодня я до этого голубчика доберусь и загляну в его наглые глазенки. Интересно: он сам угрожающе баритонил в телефон или обладатель хриплого баритона не более чем подручный. Последние три ступеньки лестницы преодолеваю в один прыжок и торможу как лихач перед столбом. Дальше двигаться некуда. Знакомые серые глаза строго изучают мой анфас.

— Здравствуйте доктор. — Несмотря на экстренное торможение, я, все же, не смог остановиться на, приличествующем нашему знакомству, расстоянии. Высокая грудь сероглазой врачихи касается меня. Я ощущаю ее так, будто горячие соски прожгли белый накрахмаленный халат, мою меховую куртку и дотронулись до кожи. Мы стоим друг напротив друга, боясь шевельнуться. Она принимает решение первой. Серые глаза отодвигаются в глубь коридора. Ощущение ее тепла растворяется в, пропахшем лекарствами, больничном воздухе. Кажется, еще секунда и строгая медичка просто исчезнет как приведение, как мираж. Исчезнет и в мире станет пусто, а мне станет плохо.

— Простите, ради Бога. Я, конечно, слон: чуть вас не растоптал. Только это вышло совершенно случайно. — Я как щенок склоняю голову набок в надежде выжать из нее хотя бы намек на улыбку, хотя бы надежду на смягчение приговора. Но серые глаза неумолимы. Возможно, строгая врачиха просто не любит щенков. Такое тоже бывает. А жаль.

— Вот из-за таких случайных прыгунов как вы, нормальные люди и попадают в больницу. — Она пытается обойти меня справа.

— Нет, это такие прыгуны как я попадают в больницу из-за нормальных людей. — Пристраиваюсь рядом с ней. Мы поднимаемся по лестнице нога в ногу, как солдаты на параде. — Вот взять, к примеру, меня.

Она внезапно останавливается. В серых глазах ни тени улыбки. Мои шансы равны нулю. Это очевидно. Но я продолжаю барахтаться:

— Я оказался в больнице из-за совершенно нормального человека. — Я жду реплики. Должна же она сказать хоть что-нибудь? Но самая гуманная профессия воспитывает самых жестоких людей. Врачиха пожимает плечиками, отворачивается и продолжает свое восхождения по бесконечной лестнице вверх. Уже без меня. Я провожаю взглядом ее чуть полноватые ноги. Из горла, как-то само собой вырывается беспомощное: «Вот…»

Наверное, я представляю собой зрелище печальное, потому что на пол пролета выше меня каблучки перестают постукивать по, отполированным тысячью ног, ступенькам. Сероглазая смилостивившись, спрашивает:

— Из-за кого же вы оказались в больнице?

— Из-за вас.

— Глупости. — Коротко ставит диагноз чудо в белом халате, и снова каблучки стучат, унося ее вверх, прочь от меня.

Три фразы — две секунды отделили миг надежды от бездны отчаяния. Никак не думал, что стану переживать из-за женщины. Надеялся, что перерос это как ветрянку или краснуху. Оказывается, мужская глупость неизлечима и время перед ней бессильно…

Капитан встречает меня как старого приятеля: ленивым зевком и фразой, общий смысл которой сводился к двум словам: чего приперся. Ни тени раздражения, ни намека на наше вчерашнее, скандальное расставание. Нагловатая фамильярность, но безо всякой неприязни.

Я, конечно, тоже получил образование не в институте благородных девиц, но фамильярность капитана Щеглова меня задевает. На пикник мы вместе не выезжали, водку на брудершафт не пили и, вообще, я даже не знаю: как его зовут. Капитан Щеглов и номер кабинета — вот и вся информация которой я обладаю. Да большего мне и не требуется. И вдруг нате вам: «чего приперся»?