Вот только с секретами проблема. Им же, гадам, сведения нужны разные. Они же, сволочи, если им ничего не давать, интерес потеряют, платить перестанут. Аспирантов моих из разведчиков за неуспеваемость отчислят, а те вынужденно и меня от довольствия отлучат. И от Юлькиного, и особенно от Наташкиного.
— Эх, — горько вздохнул последний раз в прошлой безмятежной жизни профессор. — Думал до пенсии тихонько дожить, мульку прогнать. Теперь придется новую жизнь начинать, перенастраиваться. Я ж как? Из одной книжки немного, из другой… Так и надергал. И на лекции надергал, и на диссертации. Оно как у всех. Для внутреннего применения сгодится. А для наружного не прокатит. Там не такие дураки сидят. Тему теперь новую брать придется, перспективную. А какую? Хоть бы подсказали, кормильцы, что их интересует, в левую или правую сторону? Кабы знал, я бы, может, чего-нибудь придумал. Или у проректора по науке попросил.
И пошел профессор к синему разливанному морю научного глубокотемья.
Ловить.
И закинул он невод.
И принес ему невод первый раз шиш.
И закинул он невод во второй раз.
И принес ему невод во второй раз два шиша.
А когда он третий раз закинул, надоело морю попусту бултыхаться, и послало оно профессора на… короче, подальше, за высокие горы.
Не утихомирился, стал землю носом рыть.
То на скалу нарвется, и долбит ее, долбит.
То на первоисточник настоящего этилового, и сам отопьет, и с другими поделится.
Целую неделю мучался поочередно то головняком, то отходняком. Душевного покоя и чувственного равновесия лишила его вновь открывшаяся перспектива.
— Если мной заинтересовались разом четыре разведки и одно КГБ, значит, я много стою, — пытался размышлять он. — В какой валюте с них брать и по какому прейскуранту?
Это был первый мучительный вопрос.
Далее.
— Надо ли платить налоги с полученных сумм и сколько отстегивать кагэбэшникам за крышу?
И третье.
— Что я все-таки такого знаю, что можно им толкнуть, да еще и капусты за это фуфло срубить?
Сам профессор, как ни ломал то, что у других людей именуется головой, так и не нашел ответа ни на один из поставленных им вопросов.
В очередной раз невыспавшийся, пришел в КГБ к личному майору Барбосятинову и поплакался.
— Стреляйте меня, товарищ майор! Можете сразу насмерть. Ничего нету в университетских разработках последнего пятидесятилетия, что можно было бы сдать в качестве вклада в уставной капитал иностранным разведкам. Макулатуры много, металлолома в виде лабораторного снаряжения и довоенного оборудования полно, даже цветного металла — озолотиться можно. А вот секретов ни одного килограмма не нашел. Может, вы что-то особенное знаете? Может вы бедному профессору чем поможете?
— Да мы как-то тоже ничего у вас съедобного не находим, — с порога разочаровал товарищ майор, — уже почти всех осведомителей из университета отозвали. Оставили на стреме одного начальника отдела кадров, и того на нищенские полставки.
— На чем же мне заработать благодарность родной единственной Медвежьей партии и всенародного собственного государства Чубайса и Семьи? Чего уж, совсем получается профессор и доктор наук за всю жизнь ничего стоящего не придумал? И весь его университет такой?
— Я подумаю, что вам поручить можно, чтобы вы доверие…
Майор Барбосятинов только что, по закрытому на висячий замок правительственному телефону, получил важный приказ. Ему, особо доверенному, недавно допущенному, успешно разработавшему тему 'анализов' и некоторых разных случайно заброшенных шпионов, предстояло разместить государственный заказ. В наказе предлагалось максимально использовать благоприятный рельеф местности, неустойчивые погодные условия и болтающихся без настоящего дела его подопечных аспирантов.
Майор Барбосятинов мог прямо сейчас, не сходя со стула, дать профессору ответственное партийное задание и сделать жизнь Рогатова счастливой и впервые наполненной настоящим делом. Но майор Барбосятинов любил не спешить, любил мариновать. Не только молодых опят. Но и молодых, в плане опытности, агентов. Оленя, например. Подсказывало ему его многоопытное сердце научную методику поведения. А сердцу он не приказывал, сердце у него было званием постарше, значит, подчинения требовало безропотного.
Оперативная информация
СУНДУК ИВАНА ГРОЗНОГО
Оставшись один, Лысый прошел в комнату отдыха и, откинув толстый туркменский ковер — подарок Отца всех остальных — открыл старинный сундук. Сделанный еще во времена Ивана Грозного, сундук был дорог Лысому. Во-первых, иметь в собственности личную вещь любимого им царя… Во-вторых, эта дорогая вещичка была воистину бесценна. Своими размерами — в ней свободно могла поместиться добрая дюжина стрельцов в полном вооружении. Но… времена стрельцов миновали. А их место заняли…
Читать дальше