Валерий Тимофеев - Роман О Придурках

Береза пуще Гуся загорелся, тут же сделал несколько звонков, в том числе… даже вслух фамилию называть страшно! Там и ударили по рукам. Береза взял на себя даже больше, чем рассчитывал Ходорок. Он через купленных людей в МИДе своей новой родины подготовит почву на предмет принятия Двором Двойника. И финансирует проект.

Ответ из высокого кабинета не заставил долго ждать.

Клюнули. И даже своего глубоко законсервированного агента на новые задачи переориен-тировать успели.

Операции присвоили кодовое название "Замена".

ПЯТИРИЖДЫ, НО НЕ ГЕРОЙ

ПЯТИРИЖДЫ, НО НЕ ГЕРОЙ

Любимый аспирант, по совместительству свояк и вербовщик, обещавший поставить Рогатова-профессора на постоянное довольствие к Наташкиной и Юлькиной грудям, благополучно завершил вербовку и ушел.

Профессор проводил его долгим скрежетом зубов о воротник с капсулой яда, но раскусывать сегодня не стал. Подарок Юльки дорог ему в целом виде, особенно сейчас, когда временное довольствие переросло в постоянное двойное удовольствие. Плюхнулся в наконец вернувшееся к нему с повинной горячо любимое кресло и воскликнул.

— О-ё-ёй! Шухры-мухры…

Еще вчера восклицание профессора, как и скрежет его зубов, записали бы четыре особочувствительных микрофона в трех разных студиях звукозаписи и одном передвижном сантехническом автомобиле. Это он с виду сантехнический, а внутри очень даже технически не сан, а принадлежащий КГБ мобильный пункт подслушки и подглядки. Дежурные офицеры и профессиональные звукорежиссеры проанализировали бы и отыскали в словах профессора тайный смысл, а потом спланировали бы свой обед исходя из суммы лимита, отпущенного на молоко за вредные условия труда. Сегодня микрофонов вокруг профессора стало на один квадратный килограмм больше.

— Я теперь как маршал Хрущев или генсек Жуков четыреждым стал! — почесал разноцветную бороду.

Под ногтями кто-то недовольно зашевелился, многолапчатый. Профессор поймал проходимца, небольно откусил все сучащие лапки по правой стороне — чтобы налево не ходил и другим не навредил, и отпустил с миром. А потом вдруг по-новому глянул на свою корявую растопыренную ладонь и опамятовал.

— Ах, ты, мать твою! Про сегодня-то забыл! Я теперь как Брежнев, пятирижденный! Только и разницы, что те герои, а я подряд завербованный. Вот времена пошли! Меня ж еще и КГБ в свою банду пригласило…

Зря он вслух размышлял. Ведь предупреждали же его, старого, прослушивать будут. Говорили русским языком, не ляпни чего-нибудь там, начальство у нас злое, голодное, враз с потрохами съедят. А и не можешь удержаться, используй свой родной, чукчатский. Не сразу разберут, а когда переводчика сыщут, уже и отмазку заготовишь. И на неточность перевода свалить завсегда можно, потому как в каждом стойбище свой диалект, свои разученные слова. Это в русском их сотни тысяч, слов-то разных. А в родном чукчатском тоже сотни, но только полторы, из которых двадцать три слова про оленя. А остальные тоже нужные: куда пошел, пес рогатый, и кого сегодня, в случае неудачи на охоте, хавать будем. Но профессор начисто забыл многочисленные инструкции, поучающие, как правильно, согласно вновь принятого Думой трудового кодекса, ведут себя послушные шпионы и завербованные агенты. С раннего детства он помнил только одного коллегу, на которого всегда хотел равняться. Звали того скромно: профессор Плейшнер. Молодому оленеводу нравилось уважительное обращение. Добился таки, стал профессором. А тут и второе подоспело. И судьбу, сам того не подозревая, готовил себе аналогичную.

— Аспиранты к себе вербуют. Ну, с этими понятно. Молодость! Бедные, а соблазнов вокруг! — дискотеки, пивко. Девушки тоже сейчас не те, что в наше время! Раньше это бесплатно было, для удовольствия обеих участвующих в процессе сторон. Теперь одна сторона за все норовит капустой взять. Вот и мечутся ребятки, любому заработку рады. Позовут вагоны разгружать — пойдут. Позовут крышу крыть — все равно пойдут. Мои, видать, шибко умные, — сердце профессора трепетно взбрыкнуло всеми своими копытами, — на интеллигентную работу пригласили, разведчиками. Хорошо! Ценят, значит. Ну и они… заботливые… любят своего профессора… не бросили на произвол судьбы, к себе позвали, в долю. Правильно. Опыт у них какой? А никакого! Кто будет ими руководить? Он, Лосев! Кто будет на пути истинные наставлять, гонорары пропорционально ученым степеням… или возрасту? Опять же он! Профессор!