Виктор Пронин - Не приходя в сознание

Жена сидела растерянная и подавленная. Руки бессильно лежали на подоле. Она опустила голову, и ее лицо как-то сразу постарело. Обвисли губы, щеки. Слезы капали из глаз, не касаясь щек.

Через пять минут Арнаутов стоял одетый, с небольшим чемоданчиком в руке, и от всей его высокой тощей фигуры веяло решимостью.

— Если все будет в порядке, я через неделю вернусь. В крайнем случае — дней через десять.

Он вышел, ничего больше не прибавив.

Жена постояла еще немного, медленно опустилась на ящик с сапожными щетками и, уткнувшись лицом в полы своего пальто, заплакала, уже не сдерживаясь.

Лина могла легко отказаться от этой поездки. Она понимала, что командировка в Тымовское вызвана не столько заботой о пользе дела, сколько будущей отчетностью — в конце первого квартала заведующий методическим отделом Дворца пионеров должен будет доложить о проделанной работе в отдаленных районах острова. И едет она только для того, чтобы Василий Васильевич мог с полным правом произнести фразу: «А кроме того, наш товарищ выезжал в Тымовское...» И все. Она напишет отчет о командировке, будет рассказывать о встречах с вожатыми в школах района, о методических советах, которые она им дала, и так далее. Было что-то в этом нехорошее, нечестное, будто она совершала подлог, все о нем знали, но договорились не замечать его, называть как-то иначе. И все-таки Лина согласилась на поездку, потому что ей порядком надоело сидеть в отделе, возвращаться вечером в пустую квартиру и смотреть по телевидению передачи об уловах рыбаков, добыче шахтеров, нефтяников, лесорубов. И еще она оправдывала для себя поездку тем, что, оставшись в отделе, принесет пользы не больше.

Она подошла к зеркалу и, скрестив руки на груди, оперлась плечом о стену. Рассматривала себя спокойно, почти насмешливо. Из деревянной рамы зеркала на нее смотрела женщина с чуть раскосыми глазами и прямыми темными волосами. Ей шли спортивные брюки, которые они надела в дорогу, толстый красный свитер, и она знала об этом.

— Стареем, девонька, стареем, — проговорила она вслух, глядя прямо себе в глаза. — И никуда нам от этого не деться, и нет этому конца, и продолжаться это будет каждый день, и даже каждую ночь... Одинокая ты, Линка, баба, и все идет к тому, что таковой и останешься.

Проговорив последние слова, она посмотрела на себя чуть ли не со злостью, как на человека, нанесшего обиду, и, вскинув голову, тряхнула волосами, одернула свитер.

— Ты, Линка, у меня смотри! Тоже еще... Раскисла...

Олег был крупным молодым человеком с медленными движениями, каждое из которых было целесообразно и необходимо.

О том, что он поедет в этот вечер, Олег знал заранее, знал он и то, что жена его Женька будет категорически против поездки. И чтобы избежать семейных осложнений, Олег готовил почву для своего сообщения постепенно, не торопясь, твердо зная в то же время, что поедет он в любом случае. Он медленно походил по комнате, подыскивая слова, мягкие, убедительные и простые, а когда неожиданно обернулся, то увидел, что на пороге стояла Женька.

— Снег... Иди полюбуйся, — сказал Олег.

— Прекрасный снег. Никогда не видела ничего подобного. — Она подошла к мужу и положила руки ему на плечи. — В чем дело? — спросила она. — Ты что-то задумал?

— Человек всегда о чем-то думает...

— Я помню несколько случаев, когда ты вел себя вот так же... И знаешь, чем это заканчивалось?

— Знаю. Я увольнялся.

— Больше того — ты уезжал, вернее — мы уезжали. Ты помнишь, как мы уезжали? Спешно, сломя голову, теряя по дороге калоши и самолюбие, теряя достоинство. Впрочем, о достоинстве я зря... Не тот случай. Не тот контингент, верно, Олег?

— Тебе виднее.

— Почему?

— Со стороны всегда виднее.

— Ты считаешь, что я стою в стороне? Ты действительно так считаешь? Разве не я моталась с тобой по материку? Разве не я приехала за тобой на этот вонючий остров?

— Но ты говорила, что он тебе нравится...

— Да, сейчас он мне нравится. Сейчас я его люблю. Настолько, что никуда отсюда не хочу уезжать. Но ехала я на остров, который не знала и знать не хотела. Хорошо, ты ведешь вторую жизнь, да? Более значительную, отчаянную, рисковую, да? Меня это не касается, ты меня бережешь, да? Я ничего не знаю об этой твоей второй жизни, и это лучше для меня же, да? Ты ведь так считаешь?

— А ты?

— Кончай юлить, Олег. Давай говорить серьезно. Ты опять что-то задумал?

Олег помолчал, медленно и тяжело прошелся по комнате, остановился перед женой, покачался с носка на пятки, наклонился к ней.