Филлис Уитни - Голубой огонь

— Он, должно быть, очень стар, мой отец, — сказала она. — На восьмом десятке? Ему ведь было почти пятьдесят, когда он женился на моей маме. Она была молодая, слишком молодая для него. — Девушка повернулась к Дэрку и посмотрела на него в упор — Как он узнал, что мама умерла? Он никогда не интересовался нами до этого. Как он мог узнать об этом?

— У твоего отца есть друзья в Америке, — небрежно ответил Дэрк. Он должен быть осторожным сейчас и не проговориться о письме, которое предупредило старика о приближающейся смерти его жены. Было ясно, что девушка ничего не знает о письме своей матери.

Казалось, что Сюзанна слушает его, не доверяя полностью его словам, но и не отвергая их.

— Он заставлял ее страдать, — продолжала она с горечью — Моя мама была милой и веселой, любила шутить. Я никогда не забуду, как холодно он обращался с ней, когда не одобрял ее легкомыслия. Он надорвал ее сердце и ее дух тоже. Вот почему она сбежала из Южной Африки и взяла меня с собой.

Дэрк смотрел на автомобили, скользящие мимо, не поворачиваясь к девушке, сидящей рядом с ним.

— Мой отец совершил что-то плохое и сел в тюрьму из-за этого, да? — спросила она натянуто и неодобрительно, подобно ребенку, научившемуся у попугая взрослым словам.

Такси подошло к обочине тротуара, Дэрк открыл дверь и вышел, с облегчением прерывая ее речь.

— Мы вернемся к этому вечером, — сказал он и помог ей вынести из машины фотоаппарат и все остальное.

Она дала ему свой адрес, он дошел с ней до двери и вошел в сводчатый вестибюль с отражающими звук, подобно пещерным, стенами. На мгновение он легко сжал ее руку и взглянул в омраченные горем карие глаза.

— До вечера, — сказал он. — Tot siens — до новой встречи.

От родного прощания на языке африкаанс слезы навернулись ей на глаза, но она яростно смахнула их.

— Наверное, не следовало бы встречаться с тобой после всего этого. Я не хочу ничего вспоминать. Воспоминания очень тяжелы.

Он почувствовал какую-то непонятную нежность к ней и улыбнулся, зная, что она не отменит своего приглашения. Она резко повернулась и направилась к лифту. Он стоял, глядя ей вслед. Ее легкая осанка казалась трогательно неторопливой. В одной руке у нее был бесформенный берет, другой она поддерживала камеру, и яркое пламя ее волос сверкало в освещенном вестибюле. Он следил за ней, пока она не скрылась за дверью лифта.

Затем он покинул здание и широким шагом направился вдоль Мичиган-авеню в сторону своего отеля. Теперь он был готов к вопросу, затронутому в письме ее матери, — о невинном и беспомощном цыпленке, не имеющем гнезда, чтобы защититься от опасностей. Эта девочка отнюдь не беспомощна. Он был знаком с характером ее отца, от которого ей, видимо, передались упрямство и стойкость. Возможно, она тверже в своих убеждениях, чем он предполагал, но он приложит все усилия, на то есть много причин.

Едва уловимое волнение начало шевелиться в нем, когда Он, насвистывая, шагал вдоль авеню. Если бы кто-нибудь мог слышать мелодию, то он узнал бы в ней старую песню наездника-бура. Это была песня молодого человека, загнавшего ночью своего десятифунтового коня, чтобы утром быть со своей любимой.

Девушка тоже испытывала волнение. Весь остаток дня она постоянно думала о Дэрке Гогенфильде и о том, как мало она знает о прошлом.

Ее мать родилась в Чикаго и жила там после смерти матери своего отца. Единственный раз она выезжала из страны с музыкальной труппой, в которой она была пианисткой. Когда тур закончился финансовым крахом, Клара осталась в Южной Африке. Там она вышла замуж и оставалась до тех пор, пока что-то, о чем она никогда не говорила, не оборвало ее совместную жизнь с Никласом Ван Пелтом. Это было в конце войны, и она смогла вернуться в Соединенные Штаты, в город, который она знала лучше всего, — Чикаго. На родине, для того чтобы обеспечить свою маленькую дочь и себя, она побывала в разных ролях — секретарей и администраторов, требующих доброго взгляда и очарования в манерах, что в Кларе счастливо сочеталось.

Болезнь и безвременная смерть ее матери несколько месяцев назад оставили в Сюзанне чувство опустошенности. Она всегда была достаточно одинока, но это не ощущалось так сильно, пока существовал кто-то, кому она могла посвятить всю себя. Теперь остались одни лишь воспоминания о той, кого она потеряла, и у нее не было никого, кто бы нуждался в ней.