Филлис Уитни - Голубой огонь

Впереди в Кейптауне ее ждала гора. Она никогда не забывала эту гору. Иногда она появлялась в снах, тяжело нависая над ней, как будто стремясь раздавить ее всей, своей огромной гранитной массой.

Прежде чем они достигли Кимберли, сумерки опустились на землю, и в широко раскинувшейся внизу темноте было видно несколько огней. Просторы Африки были огромны и мало населены людьми.

— Поговори со мной, — попросила она, положив свою руку на подлокотник кресла между ними. — Африка немного пугает меня. Она несется ко мне через годы. Передо мной сейчас ничего, кроме пространства и пустоты, но когда мы опустимся, Африка будет поджидать нас. А я не готова к этому. — Она попыталась засмеяться, но голос ее дрожал.

Он отложил журнал и взял ее руку в свою. Она откинулась на сиденье и позволила новым приятным чувствам, вызванным его прикосновением, вытеснить мрачные опасения. Этого оказалось достаточно, Любовь была защитой от всего, что ожидало ее в Южной Африке.

— Что тебе больше всего запомнилось в Кейптауне? — спросил он спокойно, так, чтобы этой самой мягкостью своего тона предотвратить пробуждение в ней ослепляющего страха. — Что ты помнишь о своем отце?

Она закрыла глаза, чтобы вызвать зрительные воспоминания. Гора появлялась очень легко, как только она начинала думать о ней. И дом в Кейптауне — Проти-Хилл. Она могла припомнить также Дэрка тех лет с его светлыми волосами и голубыми глазами. Но когда она попыталась думать об отце, вспомнить его лицо или хотя бы вызвать облик матери, такой, какой она была шестнадцать лет назад, видение расплывалось, как будто она бросала в лужу камешки и вызвала волнение на поверхности воды. Каждым рывком своих двигателей самолет бросал ее навстречу отцу, и, хотя она не давала обещания увидеться с ним, неминуемость их встречи была подобна стене, с которой неизбежно придется столкнуться. Она страшилась возможности разбиться и не отваживалась думать об этом.

— Не спрашивай меня о воспоминаниях сейчас, — сказала она. — Пусть все придет в свое время. Расскажи мне лучше о себе. Как ты попал в подопечные к моему отцу?

Дэрк отпустил ее руку и невидящими глазами уставился в журнал.

— Мой отец, как ты знаешь, был немцем, — проговорил он наконец, — Он был интернирован, и я больше никогда не видел его, потому что он умер до окончания войны. Он работал на ферме твоего отца. Вскоре умерла и мать. Я думаю, что от горя. Никлас Ван Пелт взял меня в дом. Все было достаточно просто.

Он говорил без эмоций, однако Сюзанна ощущала глубину его чувств, прикрытую показным бесстрастием. В воспоминаниях Дэрка не все было безболезненно. В свое время она должна узнать об этом. Это будет узнавание любимого человека. Только в близости семейных отношений радость узнавания другого человека может быть по-настоящему глубокой. Но такая глубина не может прийти сразу. Влюбленность — это одно, любовь — совсем другое. Она должна укрепиться, для этого потребуется время.

— Наверное, нам обоим не следует касаться болезненных тем, пока по-настоящему не ощутим потребность в них, — сказала она. — Я больше не буду допрашивать тебя. Давай договоримся об этом. У нас впереди много времени.

Дэрк заглянул в большое овальное окно позади нее.

— Мы над Кимберли, — сказал он, — и идем на посадку.

Они отвлеклись, и она не поняла, согласился ли он, в свою очередь, с ее замечанием.

Стюардесса объявила, что на земле в их распоряжении будет примерно сорок минут, и затем самолет вырулил на взлетно-посадочную полосу небольшого аэродрома.

Выходя из самолёта, Дэрк накинул на плечи Сюзанны пальто, и она поблагодарила его за внимание. Весенняя ночь была холодной, а воздух — бодрящим.

«ВНИМАНИЕ! — Pasop Ukop!» Она увидела буквы между двумя небольшими сооружениями, когда они шли от самолета к ограждениям — месту ожидания пассажиров. Заглянув в небольшой ресторан, они возвратились на свежий воздух и стояли под звездами, довольные, что наконец находятся на земле.

Другие пассажиры стояли в ожидании, переговариваясь или молча, и внимание Сюзанны привлек шикарный вид южноафриканских женщин. Они были в мехах и дорогих костюмах, в туфлях на острых каблуках нью-йоркского, лондонского или парижского происхождения. Их вид не позволял ощутить эту землю знакомой. Общая мода имеет свойство сближать народы всего мира. Независимо от полушария или времени года едва ли можно уловить разницу в наблюдаемых картинах. Всюду чувствуется лишь Неутомимое рвение в попытках перещеголять друг друга.