Рут Ренделл - Древо скорбных рук

Возможно, она была права. Но если даже какой-то химической субстанции и не хватало ее организму, сама природа восполнила этот недостаток, и ее безумие отступило. Когда Мопса с увлечением рассказывала о проводимых с нею сеансах психотерапии, с остроумием отмечала все детали, давала характеристики лечащим врачам, Бенет преисполнялась надеждой на лучшее. Безумие ведь коварно и не всегда выдает свои симптомы. Даже глаза матери приобрели сейчас прежний цвет — зеленоватый с голубизной, который когда-то мог очаровывать и дочь, и всех окружающих. Лишь бы сейчас не сорваться с тоненькой ниточки им обеим, поддерживать друг друга, как партнерам опасного аттракциона в цирке.

Мопса обшарила глазами комнату и удивилась.

— А где телевизор?

— У меня его нет.

— Совсем нет телевизора? Я пропаду без него, хотя ТВ в Испании — не лучший вариант. Я надеялась, что наконец доберусь до настоящего британского телевидения. Разве это нормально — жить без телевизора? Не думала, что ты на этом экономишь.

— Я пишу, пока Джеймс спит, а так как это происходит в основном в вечерние часы, телевизор мне ни к чему.

— Сейчас он уснул, и ты что, собираешься заняться сочинительством? Махнуть на меня рукой? Сунуть мне в руки какую-нибудь книжонку, чтобы я не мешала?

Бенет попыталась найти приемлемое объяснение для матери. Для литературного труда требуются особые условия — соответствующая атмосфера, определенная степень уединения, отрешенности от окружающих мелочей. Такое удается растолковать не всякому человеку, не знакомому с процессом творчества, а уж труднее всего это будет внушить Мопсе.

Она сама была фактически новичком в этой профессии, и еще толком не знала, как организовать писательский труд. Ее заметки в блокноте, обрывки фраз, зарисовки пейзажей и жанровых сцен, а также общие впечатления от пребывания с Эдвардом в Индии как-то сами собой сложились в книжку, неожиданно ставшую бестселлером. Только не было бы никакого бестселлера, если бы ей в какой-то миг вдохновения не пришел в голову сюжетный узел, который дал название книге и обеспечил ей успех. Случаен ли был этот подарок небес или это свидетельство ее таланта? Тайну эту Бенет сама постичь не смогла.

Теперь ей предстояло написать нечто иное, пусть не такого уровня, как «Брачный узел», но, по меньшей мере, не унижающее ее репутацию. Она стала в очередь тех авторов, кто будет допущен в заветную издательскую дверь вторично. А для этого надо работать и работать, пока Джеймс спит. То, что писательство есть тяжелый труд, сродни любому, даже физическому, Бенет уже успела понять.

И тут она вспомнила, что Джеймс спит, не просыпаясь уже более двух часов. Она поднялась наверх поглядеть на него. Беспокоиться вроде бы было не о чем, хотя личико оставалось пылающе красным, а дыхание хриплым.

Глядя на малыша, она отмечала в нем сходство с Эдвардом, особенно в изгибе губ и форме лба. Когда-нибудь он превратится в образцового английского джентльмена, даже превзойдет отца в совершенстве и соответствии параметрам идеальной модели, поставляемой в общество английской аристократией, как пекарь выпекает свои стандартные булочки.

Он будет голубоглаз, как Эдвард, с таким же неподвижно-холодным, рыбьим взглядом, льняными волосами, крепким подбородком, способным держать любые удары. И еще — только не дай бог — он унаследует помимо внешнего сходства и отцовские пороки.

Терпеливо ожидая пробуждения сына, она смотрела в окно на солнечный закат. Алые и золотые краски быстро померкли, как только солнце ушло за горизонт, но вершины сосен еще золотились, а поверхность пруда, где, по легенде, Шелли пускал в плавание бумажные кораблики со своими стихами, мягко светилась серебром.

Хорошее место выбрала Бенет для жилья и для того, чтобы здесь рос ее сын. Она не сомневалась в правильности своего решения.

То ли какие-то детали пейзажа, то ли навеянные ими воспоминания детства резко развернули корабль ее размышлений вспять, к тому жуткому дню двадцатилетней давности, когда обнаружилось, что ее мать психически больна. То событие Бенет старательно прятала в потаенных уголках памяти и запрещала воскрешать его в своем воображении. Это было первое выступление Мопсы в роли, которую она потом играла долго, с неизменным постоянством и с ужасающей убедительностью. Бенет слышала слова «паранойя», «шизофрения», произносимые в доме вполголоса, не понимала до конца их глубинный смысл, но оттого становилось еще страшнее.