Ирина Глебова - Смерть в мансарде

— Матерый зверь, опытный агент… — Дмитрий недоверчиво покачал головой. — Почему же он тогда дал себя взять, не исчез сразу после смерти Жени?

— А вот тут опять же твоя заслуга! — дядя засмеялся. — Невольная, правда. Когда ты ворвался к ним в комнату в самый роковой момент, ты, с одной стороны, его спугнул…

— Спугнул?

— Конечно! Девушка не смогла б его убить, это ясно. А вот он в любом случае ее живой не выпустил бы. Мы уже знаем, что она доставала ему сводки о движении воинских эшелонов, их грузах, направлениях — очень ценные сведения, которые шли через статистическое бюро. Но узнав о брате, о том, что обманута, она стала очень опасна для него. Похоже, если б ты не вломился к ним, он тогда бы и застрелил ее. Но и сам бы поторопился скрыться, возможно навсегда. Но вот представь картину: на пороге появляешься ты, пистолет в руках у девушки, она, не выдержав напряжения этого мига, стреляет в себя — у тебя на глазах. Какой ты прекрасный свидетель его невиновности! Да еще и родственник начальника полиции — уж об этом он-то знал. Вот это и успокоило мнимого поручика. Подозрений к нему — никаких, наоборот — вызывает сочувствие. А терять такое прекрасное место для разведки, как таможенное ведомство — обидно…

Прав, конечно прав был дядя: крепко оказался Митя закручен в эту историю. Он спросил:

— Усова уже допрашивали по поводу нового факта?

Викентий Павлович усмехнулся:

— Когда? Твое телеграфное сообщение опередило тебя не на много. Да я и не торопился. Думаю, сделаешь это сам. Имеешь право. Так как?..

Сидя на лавочке в сквере, Дмитрий вновь переживал события месячной давности. Мрачные корпуса психиатрической лечебницы — Сабуровой дачи, — со следами недавно бушевавшего тут пожара, почти не отличались от тюремных строений. Признанный медиками психически больным, Усов содержался здесь, «на Сабурке», как говорили горожане. Главный врач приставил Дмитрию двух дюжих санитаров, объяснив:

— Усов сейчас тихий, в депрессии. Но разговор ведь у вас пойдет непростой, он может возбудиться. Человек он сильный, а в таком состоянии силы удваиваются. Если что — ребята вам помогут.

Предосторожности, к счастью, оказались лишними. Усов был вял, апатичен, и таким оставался до конца. Хотя на вопросы отвечал охотно, а потом просто сам стал рассказывать.

Зина Калугина ему очень нравилась. Митя и сам помнил, как Зиночка рассказывала: они сидели у Жени за столом, пили чай, смеялись… Юные, красивые девушки, живые… Да, простоватому и недалекому парню, который в отделе статистики исполнял простую работу — сшивал бумаги, вел учет папкам с документами, разносил по отделам материалы, — незлые шуточки и звонкий смех черноглазой девушки грели сердце. К нему все относились по-доброму, и что Зиночка, бывало, поддразнивала его, он сам считал, что на то у нее особое право. Все привыкли к его ворчливому добродушию, потому, наверное, никого не испугала резкая перемена в настроении и характере Усова. Да и право, разве допускают люди мысль о том, что обыденное и привычное может обернуться самым страшным.

Поручик Реутов, однажды появившись в отделе, сразу стал кумиром для Усова. Он тоже был к нему добр, разговаривал, расспрашивал, давал мелкие поручения. А заметив, что парень не равнодушен к Зиночке, одобрил и охотно разговаривал с ним о девушке.

Но за неделю до трагедии все переменилось… Дойдя до этого, Усов надолго замолчал, глаза стали мутными, тело обмякло. Дмитрию пришлось переспросить: «Что изменилось? Калугина? Поручик?» Да, поручик, хотя к Усову он стал будто еще внимательнее и душевнее. Называл Мишей и себя позволил звать Александром. Заходил к Усову вечером домой, к себе приглашал. А разговоры сводил все к одному: издевается над ним, простодушным парнем, Зиночка, смеется, высмеивает перед всеми в отделе… Сам не заметил Михаил, как каждое слово Калугиной стало выводить его из себя. Она, беспечная, не замечала, все так же подсмеивалась, шутила. А у него бешенством наливались глаза, пытался ответить, запинался, убегал из комнаты, а вслед звенел ее хохоточек…

В тот самый, последний, день поручик забежал в отдел с утра, минут на десять, к своей невесте Радзилевской. В коридоре тихо сказал Усову: «Пообедаем вместе, буду ждать на углу». В середине дня, встретившись на улице, они спустились в подвал трактира, Реутов заказал графин водки, как делал постоянно всю последнюю неделю. Выпили, и Усов тут же, с закипающей злобой заговорил о Калугиной. Реутов сказал: «Видишь, она из тебя сделала шута для всех». Вот тогда-то он и крикнул: «Убью!» Поручик засмеялся и пропел насмешливо: «И в грудь себе вонзила шестнадцать столовых ножей…» Взял в руки лежащий на столе нож, провел пальцем по лезвию: «Острый!» Положил на место, под самую руку Усова, бросил: «Сейчас вернусь», — и ушел к стойке. А он сунул этот нож в карман, налил из графина, выпил, налил еще…