Ирина Глебова - Таинственное исчезновение

Позволив по имению пойти молве о ее тягости, Захарьева уехала в Италию, в тихий курортный городок, где и прожила полгода с мужем и сынишкой, которого Артемий Петрович привез туда. Правда, на родине все считали, что госпожа отбыла рожать в родные пенаты, под Вологду. Сначала так и было: Мария Степановна приехала в Кириллов, к матери, поведала все той, надеясь на поддержку. И уехала с материнским проклятием. И хотя была бывшая княжна Машенька нрава мягкого — в отца, но характер решительный, неуступчивый от матери тоже унаследовала. Не испугалась, не отказалась от своего.

— Никого никогда из Шабалиных я не видал, — рассказывал Василий Захарьев, — но хорошо знаю, что я для них никто. А впрочем, что обижаться: крови общей у нас нет. Но для поддержания престижа и для сокрытия тайны время oт времени по имению и знакомым объявлялось, что я уехал к бабушке. Я — к маме Глаше, в город, а говорят — под Вологду.

Да, неполных пяти лет Василий узнал, что у него есть и вторая мама… Поначалу уговорить Глафиру отдать мальчика отцу было не трудно: какая мать добровольно изберет для своего ребенка тюрьму! Он уже был записан Иваном Зубровым, но Мария Степановна крестила сына по-своему, в надежде на то, что Иван Зубров исчезнет навсегда с появлением Василия Захарьева. Артемий Петрович надежду эту в ней поддерживал, хотя сам далеко не был уверен в будущем: характер Глашин хорошо знал.

Она, лишь выйдя из тюрьмы, узнала, что мальчик не просто где-то устроен, а взят в сыновья женой Артемия. Что пришлось пережить ему, разрываясь между двумя женщинами и единым сыном, можно лишь гадать. Все же сумел он убедить Глафиру, что мальчику нужно подрасти и окрепнуть в привычной ему обстановке. Четыре года сдерживал он мать, исходящую тоской по своему ребенку. Больше не сумел. Тогда перевез он ее из Курска в свой город, купил ей на Аптекарском въезде швейное дело, первый раз привез сыночка.

Пытался Артемий уговорить Глашу не назваться мальчику матерью. Она и согласилась вроде бы, да такая в ней была материнская страсть, тоска и нежность, что малыш сам почуял мать и сам первый назвал ее так.

— Да, я любил их обеих, моих матерей, — вспоминал Василий Артемьевич. — И вообще, поначалу мне все очень нравилось, казалось таинственной игрой в переодевания. Я был словно Гарун-аль-Рашид: принцем — в имении, и простолюдином — в городе. Но время шло, я все больше понимал суть происходящего, все больше ощущал себя щепкой, которую кружит водоворот.

Глафира Зуброва не желала звать своего сына чужим именем. Но мальчик уже привык быть Васей, потому мать перешагнула через свою гордость и обиду ради него, и стала звать Ивасем. Это имя звучало как что-то среднее между Иваном и Василией.

Однажды летом, в густых сумерках, по двору швейной мастерской, к сараям, метнулся человек. Ивась, шедший из глубины двора, увидел его. И тут же услыхал топот кованых сапог по мостовой. Два городовых, придерживая на боках сабли, пробежали было мимо, но вернулись. У калитки стоял приветливый подросток, вежливо ответил, что пробегавший свернул вон в тот переулок… Когда свистки и шум стихли, он подошел к сараю и тихо сказал:

— Они ушли. Но, если хотите, я выведу вас задним ходом.

Так Василий, неполных шестнадцати лет, познакомился с Гришкой Карзуном. Тот тоже еще был молод — чуток двадцать, однако в воровском кругу терся давно. Василий, привыкший к тому, что жизнь его — пьеса с переменой масок, легко пошел на новую роль, интересно было. Однако и тогда еще, юношей, и все дальнейшие годы держался отстраненно, словно стоя на грани двух миров — легального и криминального.

— К тому же, — Захарьев впервые откровенно и весело засмеялся, — мне было легко в самый критический момент просто исчезнуть. Невесть куда пропадал рисковый парень Зубров и появлялся всеми уважаемый молодой Захарьев. Я был неуловим!

— Вот уж право семь пядей во лбу надо быть, чтоб представить себе такое! — покачал головой Петрусенко. — То-то многие у нас, да и я, грешный, считали вас легендою.

— Я тоже о вас наслышан, Викентий Павлович. И когда узнал, — а справки я потихоньку наводил, — что Ксения вас пригласила в Захарьевку, меня разыскать, поверите — заволновался. Тогда и написал Ксении то письмо: ее успокоить и вас, как надеялся, вывести из игры. Да вот не вышло.

— Но письмо-то, письмо, Василий Артемьевич! — упрекнул Викентий. — До чего неаккуратное!

— Ах, — махнул тот рукою, — писал в кабаке, прилично уже выпив. Думаете, легко оно мне далось? Да и все, что произошло…