Ирина Глебова - Честь дома каретниковых

— Думаете, тень покойного витала бы над ней?

— Могло и так статься… Увезла ведь живого мужика, а вернула мертвого. Так что, ежели кто подвернулся, был ей резон уехать.

— Но вас ее исчезновение смутило?

— По правде сказать, да. Не по-христиански это — умершего бросить. Я-то знаю: он в ней души не чаял, любил с размахом, не скрывая. Но, с другой стороны, сын при покойном был, дома жена законная ждала… Да, оправдать бабу можно, а вот что-то гнетет меня.

Дом Каретниковых был хорош. Двухэтажный, каменный — чисто особняк! Стоял высоко, с видом на волжское раздолье, вокруг большой сад — даже зимой было заметно, что за ним хорошо ухаживают. К высокому крыльцу с резными деревянными колоннами вела аллея из крепкостволых высоких деревьев. По серебристому отливу коры Викентий Павлович узнал тополя. В его родных, более южных краях, это дерево бывало и мощнее, и выше. Но стройная, как на подбор, аллея радовала глаз.

Коляска Рябцова осталась у кованой — в пиках и завитушках — ограды, они же прошли к дому по старательно очищенной от снега дорожке. «В доме есть хозяин — хороший и строгий», — отметил для себя Петрусенко. Этого хозяина они вскоре и приветствовали, когда двое расторопных слуг стали в передней чистить от снега их меховые макинтоши, а оба гостя прошли в залу. Раскрасневшиеся с мороза, потирая руки, они сразу почувствовали, как здесь уютно, как жарко натоплена изразцовая печь.

Из другой двери, откинув портьеру, к ним вышел юноша. И хотя Петрусенко знал, что Андрею Каретникову всего девятнадцать лет, все же поразился, насколько тот и в самом деле молод, выглядит даже моложе своих лет. Рябцов тут же по-свойски обнял хозяина, но Викентий Павлович заметил, как паренек сдвинул брови и, помедлив для приличия самую малость, поспешил отстраниться. Усмехнувшись про себя, Петрусенко решил, что не так уж тот юн и беззащитен. Но красив был парень замечательно: стриженные кругом волосы лежали крупными кольцами вокруг чистого лба, брови и ресницы были темнее волос, серые глаза казались огромными, ямочка на подбородке, мягко очерченные, но твердо сжатые губы. Паренек выглядел невысоким и хрупким, но Петрусенко помнил по рассказу Торопова, что Андрей в детстве и отрочестве много болел.

— Вот, крестник, пришел повидаться и товарища с собой привез. Рекомендую — господин Петрусенко, адвокат.

Андрей улыбнулся приветливо, но сдержанно.

— Милости прошу. Рад. Петр Самсонович нам родной и его друзья в нашем доме всегда в радость.

Голос был под стать самому юноше: ломкий, но приятный, глубокий. Каретников провел гостей к дивану усадил, сам присел поодаль, у стола. Но Викентий Павлович сразу понял, что присел ненадолго.

— Как дела, Андрюша? Забыл ты нас, не заходишь. Девчата мои скучают.

— Привет им передавайте. А что до былых посиделок, так то время прошло. Другие у меня теперь заботы.

— Не нужна ли помощь? — обеспокоился Рябцов.

— Нужны, дорогой Петр Самсонович, и совет, и помощь. Мне на завод предлагают новое оборудование англицкое. Мой инженер очень советует, а я в сомнении. Посмотрели бы вы да ваши специалисты проспекты…

Андрей с улыбкой глянул на Петрусенко:

— Нашему гостю эти разговоры вряд ли интересны. Я зайду к вам, скажите — когда?

— Зайди, милый, завтра, а то третьего дня я вновь отбуду. А потому вот о чем просить тебя хотел… Господин Петрусенко в нашем городе по делам на несколько дней. А дела его — в уездной управе. Я-то уезжаю, в моем доме ему среди моих девиц шумно да хлопотно будет. А отель наш, сам знаешь, горел недавно, теперь ремонтируется…

— Я понял, крестный! Мой дом велик да пуст, и уездная управа рядом, в двух шагах. И я, и маменька будем рады гостеприимство оказать.

— Благодарю вас, господин Каретников, — Викентию Павловичу молодой человек становился все более симпатичным. — Мне и вправду так будет удобнее.

— Тогда, Андрюша, распорядись: у ворот моя коляска, там вещи нашего гостя.

— Я пошлю Степана, — сказал Андрей Викентию Павловичу. — Он отнесет ваш багаж наверх, в гостевую комнату, все там приготовит. И пока вы будете жить здесь, этот слуга — в вашем полном распоряжении.

Тут молодой человек встал, чтобы встретить вошедшую женщину, подвел ее, а сам извинился:

— Вот матушка составит вам компанию. Я же пойду — дела ждут. Распоряжусь, чтоб обед подавали…

Втроем, перейдя в столовую, они еще долго сидели за гостеприимным обильным столом. Был здесь рассольник из гусиных потрохов, мясной пирог-расстегай, волжская осетрина, по-особому приготовленная. К чаю с горячими булочками принесли терновой наливки… Мария Петровна так была рада и куму, и неожиданному гостю, что Петрусенко тотчас же понял, как одиноко и замкнуто живет эта женщина. Бесспорно, она была красавицей — лет двадцать назад. Но теперь представляла из себя матрону, озабоченную лишь мыслями о любимом сыне. О нем и говорила все время: и хвалила, и жаловалась одновременно.