Татьяна Степанова - ДНК неземной любви

Маленькие серые фигурки на серой пленке, машины, машины. Поток авто от Арбата к Остоженке и в обратном направлении. У Кати зарябило в глазах.

– Время – шесть часов вечера. А вот пленка с камеры банка на углу бульвара и Старого Арбата, – оперативник сменил файл. – Это уже ночь.

– Бульварная аллея все равно здесь не просматривается, – сказала Лиля Белоручка. – Мы любые совпадения ищем... Тут же ничего не видно.

– Прохожие... вот компания молодежи – это прошлые сутки, время примерно полночь, свернули в переулок, вот еще компания... Грузовая «Газель», поливальная машина... время час сорок пять...

– Я же говорю, мы ищем совпадения за два дня – человек или машина, которые попали в поле зрения камер и в ту ночь, и в эту.

– Совпадение только одно – машина марки «Порше». Вот ее здесь хорошо видно и здесь тоже, – оперативники включили еще один ноутбук. – Тут крупный план, часть номера есть. Одна и та же – здесь верх поднят, а тут – нет. Только эта машина попала в поле зрения камер как дважды проезжавшая по бульвару в течение двух суток.

– Время?

– Четыре пятьдесят – в ночь убийства Колобердяева. Тогда уже наша следственно-оперативная группа на бульваре работала. Вот – видите, едет, замедляет ход.

Катя вспомнила машину «Порше» – точно была такая там, на бульваре. Ехала мимо, и верх был поднят, а водителя она разглядеть не успела. Да и тут его на пленке не видно – серая муть, а если укрупнять, как они сейчас укрупняют, вообще все в туман превращается.

Труп тогда уже грузили на носилки...

Водитель ехал мимо медленно и смотрел, наблюдал...

– А второй раз? – спросила капитан Белоручка.

– Второй раз – уже в ночь убийства потерпевшей Кадош. Время одиннадцать часов вечера, машина «Порше» двигается со стороны Соймоновского переулка и... вот камера метро фиксирует – останавливается и паркуется на пятачке в начале Гоголевского бульвара у метро «Кропоткинская». Водитель выходит и идет... не к метро, а к пешеходному переходу.

– Знаю отлично это место, – шепнула Катя капитану Белоручке. – Там, на углу, магазин распродаж и «Азия-кафе», и еще магазин оптики.

– Крупный план... более контрастно, но водитель тут только со спины снят. Вот и все – ушел из поля зрения. Время двадцать три ноль три. Потерпевшая Кадош в это время была жива и находилась на своем рабочем месте – играла в оркестре ресторана на той стороне Гоголевского бульвара.

– Высокий... и вроде не старый, – Лиля Белоручка смотрела на экран ноутбука, где застыл стоп-кадр с темной расплывчатой фигурой. – По времени ни черта не совпадает, но все равно будем проверять. По номеру надо срочно установить, кому принадлежит эта машина «Порше».

В этот ранний предрассветный час тихо, чуть надтреснуто звонил колокол, сзывая монахинь Никольского монастыря на молитву.

Настоятельница стояла у окна в своей келье и наблюдала, как темные фигуры словно плывут по дорожкам монастырского сада в молочном июльском тумане.

Туман опустился на землю ночью и все скрыл, все как будто стер – и Александрову гору, и Плещеево озеро, и спящий город Переславль-Залесский. В эту ночь в кельях Никольского монастыря монахини молились о всех путниках, о плавающих и путешествующих по суше, а также о летающих авиарейсами, чтобы взлет и посадка туманной ночью на всех земных аэродромах прошли успешно.

Так рано, что и птицы еще не щебечут. А под сводами церкви скоро раздадутся женские голоса – монастырский хор.

Матушка настоятельница любила эти минуты – вот сейчас они встретят новый день, все вместе, единым псалмом, и эхо его еще долго, долго будет звучать...

Да рассеется туман!

Темные фигуры монахинь...

Ледяная вода льется из крана, и брызги оседают на краях фаянсовой раковины...

Льняное накрахмаленное полотенце хрустит...

Легкие босоножки на низком каблуке, их не видно из-под рясы. А когда-то ведь она носила туфли на шпильках...

Ох, все суета, суета...

В монастырскую больницу сегодня приедет комиссия из Минздрава... Надо встретить... Надо все показать, и чтобы все, все было достойно...

Боже, какой вопль!

Матушка настоятельница как раз надевала рясу через голову, когда услышала этот жуткий крик. На мгновение она застыла – оглушенная, ослепленная темной тканью, закрывшей лицо с нелепо воздетыми руками. Потом рванула одежду, ткань где-то треснула...

Когда она выскочила во двор, на какое-то мгновение позабыв и о своем сане, позабыв от волнения и испуга обо всем на свете, монахини, шедшие в церковь, уже сгрудились под окнами монастырской больницы. Все показывали на окно одной из палат. И настоятельница прекрасно знала, кто в этой палате лежит.