Валерий Гусев: Шпагу князю Оболенскому !

- Десять секунд, - отметил я.

Он быстро выдвинул ящик, пробежал по конвертам сухими ловкими пальцами, вытянул один и показал мне.

- Ну как?

- Изумительно, - прошептал я, подходя к свету. - Просто невероятно.

Фотограф смущенно мял руки.

- А нельзя ли с него сделать отпечаток? Форматом что-нибудь тридцать на сорок?

- Э! - пригрозил мне пальцем догадливый старичок. - Вот к чему все это было нужно! Вы такой же корреспондент, как я сотрудник уголовного розыска. - Он засмеялся, очень довольный своей шуткой. - Но - понимаю и молчу. И сделаю сейчас же.

- У меня будет еще одна просьба. Нельзя ли получить этот негатив на пару дней?

- Только с отдачей! Непременно с отдачей! Иначе из моей системы выпадет целое звено. А ведь вы убедились, что ей цены нет?

Он взял негатив и скрылся в комнатке за тяжелой шторой, откуда продолжал громко говорить. Я уселся поплотнее, положил на колени старый номер "Советского фото" и прослушал увлеченный рассказ фотографа о его необыкновенном щегле, который справлял свои делишки только в старую чернильницу, для чего научился сталкивать с нее клювом крышку. Поддерживать разговор мне не удавалось, да я и не делал попыток.

- Вот, пожалуйста. - Он протянул мне еще чуть влажный снимок.

Я нетерпеливо схватил его. Так и есть! Теперь этот снимок не вызывал, как раньше, неосознанного раздражения какой-то неясной деталью, напротив: я уже точно знал, что привлекало в нем мое внимание. Лицо полицая, который натягивал веревку. Оно казалось мне странно знакомым. Где я мог его видеть? В каком фильме?

- Спасибо! Большое спасибо. Вы очень помогли нам. - Я горячо поблагодарил старика.

- Ну что вы! Не стоит благодарности. Подождите, вы же хотели взять негатив. Да нет же, не в карман. Вот конверт - вложите в него. Аккуратнее, ради бога!

Щитцов говорил по телефону. Увидев меня, он бросил трубку, не окончив фразу. Я показал ему снимок.

- Подожди. Я сейчас.

Яков сорвался с места и бойким воробьем порхнул за дверь.

- Я тут кое-что предпринял, - сообщил он, вернувшись.

- Что именно?

- Об этом потом. Много будешь знать - плохо будешь спать.

- Я теперь и так плохо сплю.

- Тем более, - разговаривая со мной, Яков шарил в ящиках стола, и его лысая голова то появлялась, то исчезала за краем крышки. - Сергей, у меня есть мыслишка.

- Неужели? - удивился я.

Яков оставил без внимания мою реплику:

- Что, если вдруг возникнет слух, будто у Афанасия случайно сохранился еще один экземпляр фотографии. Ура? Ура! Негатив пропал ладно, что же делать, но фотография есть, причем одна-единственная, понимаешь? - Яков внимательно посмотрел на меня. - Одна. Последняя.

Я молча кивнул.

- Значит, зеленый стенд - гордость раздела - можно уже восстановить. Очень радостно и очень безобидно, верно?

- Верно. Это я сделаю. И Афанасия подключу.

- Не то чтобы подключу, надо, чтобы в основном эта информация исходила от самого Староверцева. Ты понимаешь?

- Хорошо.

- Теперь вот что, - продолжал Яков, листая расписание поездов и делая пометки в блокноте. - Что у нас сегодня? Пятница, суббота? Ах, да. К вечеру будь готов, а сейчас езжай в Дубровники и действуй. В остальном, пока меня нет - никаких развлечений! Обещаешь?

- Как получится. А ты?

- Я приеду попозже. Мне надо здесь кое-что подготовить. Давай не задерживайся: ты мне мешаешь. Вечером встретимся в музее. Тебе, как внештатнику, оружие положено?

Надо сказать, что Афанасий Иванович свою часть задачи выполнил настолько безупречно и с такой артистичностью, что даже Выпивка, охладевший к музею в связи с событиями, приведшими к его закрытию, явился выразить свое удовольствие.

Вечером я заглянул в гостиницу: мне надо было что-то доплатить, сейчас уже не помню. Пока Оля искала мою карточку, я машинально перелистывал лежащее на столике расписание поездов. И тут я обратил внимание, что субботний поезд приходит в Дубровники на два часа раньше будничных. Видимо, Яков второпях проглядел, и "гостя" в музее надо ждать раньше.

Что мне оставалось делать? Мы договорились собраться в музее к одиннадцати, но теперь я не мог дожидаться назначенного часа. Якову сообщить я тоже не мог, он наверняка уже в дороге. И я пошел в музей один.

Мы заранее позаботились, чтобы одно окно в музее - самое удобное с определенной точки зрения - осталось незапертым. Через него я и попал в здание со всей доступной мне ловкостью.

В полной темноте, с трудом ориентируясь, я пробрался в зал, где стоял зеленый стенд, и в первую очередь убедился, что фотография на месте. Потом отыскал выключатель, поставил к стене рядом с ним стул и уселся так, чтобы видеть и обе двери, и стенд.