Герберт Розендорфер - Четверги с прокурором

Штегвайбелю не составило труда исполнить поручение Шлессерера, за что он получил обещанное вознаграждение в размере двух тысяч марок. Шлессерер в точности описал, где хранились драгоценности, к тому же Штегвайбель знал расположение комнат в особняке Шлессерера, поскольку ему приходилось бывать у своего работодателя. Все было сделано как полагается, вот только избавиться от драгоценностей, утопив их в озере или иным образом, духу у Штегвайбеля не хватило. «Откровенно скажу – не смог, ведь это как-никак несколько сотен тысяч марок. Я еще подумал тогда: возьму-ка я и зарою их где-нибудь в укромном местечке на пару лет, а потом… А потом вы явились».

По моей просьбе уже под самый финал допроса следователь огорошил Штегвайбеля вопросом о том, кто такая Эрна Демпеляйн.

– А почему вы спрашиваете?

– В каких отношениях находитесь вы с упомянутой дамой?

– Ну… она, так сказать, в общем, это моя близкая знакомая. Точнее говоря, я ее близкий знакомый.

– Продолжительное время?

– Более или менее.

– Она проживает у вас?

– Не совсем.

– У нее есть манто красно-коричневого цвета?

– Что-что? Ах, манто, да, есть такое…

– Вот этот поясок не от него?

– От него, – ответил Штегвайбель.

После этого я распорядился об отмене ордера на арест Штегвайбеля и затребовал оформить ордер на арест Шлессерера и фрау Демпеляйн по подозрению в сговоре об убийстве фрау Шлессерер.

Но на этом история не заканчивается, напротив, это лишь ее начало. Второй виолончелист, которого пригласили сегодня играть с нами опус 163 си-бемоль, еще узнает суть ее. А где мои ноты? Может, я их случайно?… Нет-нет, они здесь. Итак, дамы и господа… К высотам музыки!

На этом заканчивается пятый из четвергов земельного прокурора д-ра Ф.

– В ходе процесса против Шлессерера и Демпеляйн постоянно вставал вопрос о том, что, дескать, Шлессерер слишком уж большое значение придавал факту наличия спутника для поездки в свой охотничий домик. Прокуратура, то есть мое ведомство, в представленном обвинительном заключении (весьма объемистом и безупречном с юридической точки зрения документе) и позже рассматривало тезис о том, что Шлессереру непременно требовался спутник, с тем чтобы алиби его оставалось безупречным, поскольку именно на безупречном во всех отношениях алиби и строилось безупречное преступление. Этот тезис покоился, первое, на показаниях Ванзебаха о том, что Шлессерер буквально наседал на него, умолял поехать с ним на охоту, и, второе, на показаниях его помощника, юриста-расстриги, пьянчуги и правой руки Шлессерера – Штегвайбеля, рассказавшего, что еще до обращения Шлессерера к Ванзебаху он попросил его, Штегвайбеля, – не просил, поскольку такой нужды не было, он вполне мог и приказать ему, – сопровождать его на охоту. Штегвайбель, как это легко угадать, согласился, но незадолго до охоты у него на глазу вскочила опухоль, и он был вынужден обратиться к врачу, причем пришлось даже пару дней полежать в отделении офтальмологии университетской клиники, и после Штегвайбелю был прописан строгий режим, так что и речи быть не могло ни о каких охотничьих вылазках. Он несколько дней не снимал повязку с глаза, что, впрочем, ничуть не помешало ему инсценировать следы ограбления и завладеть драгоценностями.

Штегвайбель проходил по выделенному в отдельное производство делу, рассматриваемому, разумеется, не судом присяжных, а обычным судом низшей инстанции, по обвинению в симуляции преступления, хищении драгоценностей и так далее, грозившими ему сроком заключения, однако Штегвайбелю удалось выйти сухим из воды.

Еще в самом начале я упомянул, что это дело – даже после его завершения и вынесения приговора Шлессереру и Демпеляйн, обвиненным в убийстве по сговору, Шлессерер был обвинен в соучастии в убийстве – продолжало занимать меня. Я часто прогонял в мыслях его детали, отдельные этапы следствия, восстанавливая в памяти показания свидетелей, и однажды, уже несколько лет спустя, меня вдруг озарило, словно годами накапливавшиеся сведения наконец достигли критической массы: одна фраза, одна-единственная фраза, брошенная Штегвайбелем, проходившим свидетелем по делу на процессе Шлессерера и Демпеляйн, на которую после не обратили внимания, не давала мне покоя. В связи с обсуждением настоятельных уговоров, предпринятых Шлессерером, всеми средствами старавшимся затащить сначала его, Штегвайбеля, а потом и доктора Ванзебаха в свой охотничий домик, Штегвайбель заявил следующее: «Сначала мне эти уговоры не показались странными, ведь он очень не любил оставаться в своем домике в одиночестве».