Хизер Террелл - Тайна Девы Марии

Но я узнала об этом гораздо позже. Отец был старой закалки. Он считал, что его дочь, единственный ребенок, ничего не должна знать о деньгах. Его письма сообщали об обычных семейных новостях — об одном из кузенов или про очередную вечеринку. Даже когда я приехала домой на Рождество в тысяча девятьсот тридцать девятом году, отец держался как всегда, ничем себя не выдавал. Помню, я тогда заметила, что с картинами произошли кое-какие изменения. Например, Дега занял центральное место, где когда-то главенствовал Хольбейн, который вообще куда-то исчез. Серебряную посуду заменил фарфор. Я поинтересовалась у отца, куда все это подевалось, а он рассмеялся и ответил, что ему надоели некоторые картины и он их перевесил. Что касается серебра, то его отослали в чистку. Мне хотелось верить в сказку, что все осталось по-прежнему, поэтому я ни о чем больше не расспрашивала.

Но долго закрывать глаза на перемены мне не позволили. В мае тысяча девятьсот сорокового года Германия оккупировала Голландию. До нас и раньше доходили слухи, но эта новость оглушила как гром среди ясного неба. В конце концов Голландия оставалась нейтральным государством во время Первой мировой войны, и все считали, что ей и сейчас будет позволено сохранить нейтралитет.

Я очень тревожилась за родителей, остальных родственников и, разумеется, за Мэдди. От мужа я знала, что случалось с гражданами завоеванных Гитлером стран. Я также знала, какая судьба ждала евреев. Поначалу я думала, что это не имеет никакого отношения к моей семье и родителям: мы ведь все были католиками. Потом до нас дошло известие, что родителей классифицировали как евреев из-за отцовского дедушки. Мама могла бы еще это оспорить, но она сознавала, что тогда ей придется расстаться с отцом, чего она ни за что бы не перенесла. Я поняла, что над родителями нависла серьезная опасность, хотя отец продолжал писать самые приятные письма. Я знала, что новое голландское правительство оккупантов заменит отца как главу собственного бизнеса немецким администратором. Я знала, что отцу как еврею не позволят проводить даже самые элементарные сделки, даже снять деньги с собственного банковского счета он не сможет. Я знала, что родителей обяжут носить желтую звезду вне дома, в противном случае они не смогут показаться на улице. И я знала, что им грозит лагерь.

Вам, разумеется, известно об охранном письме за подписью рейхскомиссара Зейсс-Инкварта, которое мы с Джузеппе раздобыли для родителей. Вы также знаете, что когда ситуация ухудшилась и мы поняли, что письмо вряд ли им поможет, Джузеппе и я попытались добиться для родителей разрешения приехать в Италию. Конечно, Италия тоже испытывала все тяготы войны, но нам казалось, что так будет для них безопасней — все-таки у мужа и у моей тетки были кое-какие связи. Я бесконечно долго осаждала высокое начальство, пытаясь добиться такого разрешения, но безуспешно. Затем однажды через итальянское посольство нам передали чудесную новость от родителей. Они получили возможность приехать в Италию. Им выдали визы, хотя я никак не могла понять, каким образом этого удалось добиться без помощи с нашей стороны.

Хильда перешла на шепот. Мара с трудом ловила каждое слово.

— Я помчалась в Милан. В то время все международные поезда приходили в Милан через Берлин. Я сразу поехала на вокзал. Прекрасно помню тот холодный зимний день. Я принарядилась, надела туфли на высоченных каблуках, подобрала сумку в тон, набросила на свои тощие плечи мех и подкрасилась губной помадой с черного рынка, чтобы хоть как-то оживить изнуренное, бледное лицо. Мне хотелось хорошо выглядеть при встрече, чтобы они не заметили, сколько всего мне пришлось пережить. Хотя по сравнению с их бедами это была такая малость. Я стояла под огромными вокзальными часами в том самом месте, куда должен был прибыть поезд. Берлинский состав объявил о своем приближении оглушительным гудком и клубами пара. Мне не терпелось увидеть их, обнять, убедиться, что все в порядке. Мимо прошли военные, чиновники важного вида. Родителей не было.

Я убедила себя, что они обязательно приедут со следующим поездом. На завтрашний день я повторила дежурство. И на следующий день. И на следующий. Целую неделю ждала и надеялась. За это время я изучила до мельчайших подробностей металлическую конструкцию огромного вокзала и обязанности вокзальных работников, которые научились с несвойственной итальянцам пунктуальностью соблюдать расписание. Передо мной проходили бесконечные толпы беженцев, ищущих, где бы приклонить голову. В конце недели пришлось признать, что родители не приедут — с ними что-то случилось.