Хизер Террелл - Тайна Девы Марии

Складывая в конверт фотографии и пытаясь сформулировать вопросы, которые могли бы рассеять эмоциональное воздействие снимков, Мара увидела, что все стены, столы и каминные полки вокруг молодого семейства Баум заполнены произведениями искусства — картинами, скульптурами, серебром, гобеленами. Присмотревшись внимательнее к некоторым снимкам, она разглядела «Куколку». Все произведения искусства начали менять свой облик, превращаясь в орудия разрушения: серебряный потир стал оружейным прикладом; изумительная скульптура превратилась в клинок; богато расшитый гобелен стал казаться петлей; бесценная картина изображала газовую камеру; улыбки на лицах Баумов превратились в гримасы отчаяния, а маленькая девочка между ними плакала.

Мара посмотрела на сияющую Хильду Баум — фотографии произвели нужный эффект.

— Это фотографии вашей семьи? — несколько нерешительно объявила Мара.

— Да. Вместе с «Куколкой», разумеется.

Мара почувствовала, как будто из всех ее ран сочится кровь. Ей нужно было как можно скорее переключить всеобщее внимание с представленных фотографий, вызывающих сочувствие. В противном случае она рисковала проиграть не только дело, но и себя семейству Баумов.

Ей понадобились все силы, чтобы предпринять новую попытку перевести допрос на другие рельсы. Мара собиралась пригвоздить Хильду прецедентом «Декларк», вытащить на свет ее бездеятельность, помешавшую поискам, а затем окончательно добить отказным документом, подписанным для немецкой реституционной комиссии.

— Мисс Баум, какие усилия вы предпринимали по поиску «Куколки» с конца тысяча девятьсот сорок пятого и в тысяча девятьсот сорок шестом, первом послевоенном году?

Хильда пригубила чай и решительно ответила:

— Первый послевоенный год. Дайте подумать, мисс Койн. По-моему, я почти все время пыталась отыскать своих родителей. Признаюсь, поиском «Куколки» я не занималась до тех пор, пока не узнала, что нацисты их убили.

И снова Мара попыталась увести разговор в сторону от личной трагедии Баумов.

— Мисс Баум, я бы попросила вас отвечать только на мои вопросы о «Куколке».

— Не могли бы вы повторить вопрос?

— В период с конца тысяча девятьсот сорок пятого года и в течение тысяча девятьсот сорок шестого года вы разыскивали «Куколку»?

— Нет, мисс Койн, как я уже говорила, я занималась только поисками родителей. Помимо этого, я почти ничего не помню о последнем годе войны. Я словно очнулась в первый день мира. Сразу отправилась в Красный Крест, где были списки людей, сумевших выжить в концентрационных лагерях. Имен моих родителей в тех списках не оказалось. Я обыскала всю Италию, где жила во время войны, и те европейские страны, куда мне разрешили въезд, пытаясь найти их…

Тут Мара ее перебила:

— Мисс Баум, прошу вас, отвечайте только на поставленный вопрос. По поводу картины «Куколка».

Из-за стола с большим трудом поднялся адвокат Хильды.

— Мисс Койн, я возражаю против вашего последнего замечания. Вы пробудили воспоминания своим вопросом, позвольте же моей клиентке ответить так, как она может.

Мара поморщилась. Он был прав. Любое ее заявление судье о высказываниях Хильды не по существу обернулось бы против нее самой: Мара выглядела бы предвзятой и бессердечной, поэтому она жестом показала, что Хильда может продолжать.

— В конце тысяча девятьсот сорок пятого и в тысяча девятьсот сорок шестом году я проводила поиски в лагерях для беженцев, расспрашивая всех, кого мне удалось отыскать, кто мог бы пересечься с моими родителями на их пути из Голландии в Италию. Родители надеялись на безопасный проезд в Италию, чтобы повидаться со мной и моим мужем Джузеппе, где связи мужа могли обеспечить им хоть какую-то защиту. Разумеется, им пришлось ехать через Берлин: в то время все международные поезда обязательно шли через Берлин.

В глазах Хильды выступили слезы, когда она вспомнила простодушную доверчивость родителей к нацистским офицерам: те явились в их дом однажды ранним утром, принесли визы и билеты на поезд, несмотря на тот факт, что их родная дочь несколько месяцев безуспешно пыталась раздобыть те самые билеты и визы.

— Они очень хотели верить, потому что им нужно было выбраться из оккупированной Голландии после того, как их классифицировали как евреев. Видите ли, дед отца, ревностный католик по всем статьям, родился евреем, но еще ребенком был обращен в новую веру. Нацистам каким-то образом удавалось обнаруживать любое слабое звено в родословной. Я по-прежнему получала письма от отца, которые приходили все более и более нерегулярно из-за превратностей дипломатической почты. В письмах никогда не сообщалось ничего неприятного, но я знала, что жизнь моих родителей превратилась в ад на земле…