Хизер Террелл - Тайна Девы Марии

Харлем, 1652 год

Йоханнес хранит в душе тайну. Он не осмеливается произнести ее вслух из опасения обидеть Питера Стенвика или, что еще хуже, совершить смертельный грех — предаться гордыне. Только ночью, когда наступает время одиночества, Йоханнес открывает эту тайну как подарок, как бальзам — он лучший ученик мастера.

Мальчики — впрочем, уже юноши — встают, пока еще правит ночь, и в кромешной тьме несутся наперегонки в мастерскую знакомой дорогой, настолько знакомой, что дневной свет им не нужен. Первый, кто добежит до места, будет смешивать краски — ежедневная почетная обязанность. Побеждает Йоханнес.

Зажигаются свечи, Йоханнес внимательно оглядывает длинный стол, на котором поблескивают разноцветные пигменты, словно шкатулка с драгоценностями у знатной дамы. Он проверяет, на месте ли все необходимые инструменты. С помощью ступки и пестика он измельчает пигменты в тонкую пудру: ляпис-лазурь, рубиновый шеллак, аравийская камедь и малахит. Отмеряя из фляги нужное количество льняного масла, ни каплей больше или меньше, он смешивает его с драгоценными красителями, придавая самоцветам текучесть. Мальчики молчат, пока Йоханнес не закончит самое важное дело.

Наступает рассвет, постепенно освещая темную, как пещера, мастерскую. На окнах из освинцованного стекла, выходящих на север, раздвигают шторы, впуская ровный свет. Теперь виден разномастный пол: дощатый, заляпанный красками — для работы; выложенный черно-белой плиткой — для почетных моделей. Снимают покрывало со стола, который ломится под грузом предметов, изображаемых на портретах: Библия в кожаном переплете, символизирующая веру модели; глобус, в знак обширности его владений; медаль — свидетельство доблести. Наконец лучи солнца высвечивают последний, самый важный предмет — огромный мольберт с незаконченным холстом, закутанным в льняное полотно.

Мальчики слышат стук каблуков и вмиг принимаются за другие дела, прежде чем входит помощник мастера Люкенс. Они вытирают пыль, натачивают металлические стержни, натягивают холсты на подрамники, вяжут кисти и готовят медные пластины к гравировке. Вызвать недовольство Люкенса — значит лишиться шанса рисовать в этот день, вот они и торопятся.

Люкенс проводит рукой в перчатке по всем поверхностям и перекладывает каждый предмет по собственному усмотрению, прежде чем позволить войти двум подмастерьям — Леонарту и Хендрику. Одаренные художники, они служат здесь только потому, что не имеют средств на собственные мастерские. Они неохотно исполняют роль наставников, ведь занятия отрывают их от портретов мастера, на которых они дописывают пейзажи и детали интерьера. Уделяя время мальчишкам, они теряют деньги, но положение обязывает, да и у мастера нет времени обучать ребят.

Длинный день заканчивается, как все предыдущие. Осоловев от свиных клецок после целого дня трудов, мальчишки едва заползают на чердак и готовятся ко сну. Глаза слипаются, но они все же обращают свои молитвы к небесам. Питер просит, чтобы мастер приобрел таинственную камеру-обскуру, темный ящик, который пропускает единственный сфокусированный луч света через выпуклую линзу и проектирует детальное изображение предмета перед камерой, позволяя художнику увидеть то, что не дано простому глазу. Йоханнес когда-то просил Господа, чтобы тот позволил ему навещать родителей почаще, а не только на Пасху и Рождество, но сейчас, когда родители все больше и больше превращаются в отдаленные воспоминания, он молится, чтобы у мастера появилось для него время. Он жаждет получать наставления от самого мастера, а не от его подмастерьев.

Преодолев преграды, установленные гильдией Святого Луки на пути освоения ремесла, — занятия рисунком, бесконечные повторения работы кистью, непрерывное изучение религиозных кальвинистских текстов, особенно тех, что необходимы для создания на портретах символического эффекта, — мальчики пользуются привилегией копировать работы мастера в качестве практики. Питер, однако, временно лишен этого блага, ибо он недавно вызвал у Люкенса недовольство. Поэтому теперь, в приемной перед мастерской, Йоханнес в одиночку трудится при быстро угасающем свете, стараясь воссоздать парные портреты мужа и жены ван Дален. Энергичный судья и его юная грациозная супруга насмехаются над ним, глядя с полотен мастера.

— Почему на твоих портретах такие разные мазки? — раздается строгий голос из глубины комнаты.