Адам Холл - Меморандум Квиллера

Циферблат сверкнул золотом. Руку жгло. Нет, не она... Игла... ее ногти. Мне снова сделали укол, пока я находился без сознания. Жжет. Кровь бурлит, что-то крадучись приближается к мозгу. Другая рука тоже чувствует тяжесть. Какой-то шум. Это не Фабиан. Резиновая груша накачивает повязку на руке. Кто-то щупает мой пульс - сбрось его руки. Сбрось! Нет сил.

Люстра плывет в небе, мерцая миллионами звезд.

Чувство паники, затем самоконтроль: злоба. Злоба из-за того, что я поддался панике. Время, следи за временем! Нет, не выходит. Он опустил руки, идиот! Возникла мысль: подумай о том, что означает боль. Очнись, или они обведут тебя вокруг пальца. Тебя, Квиллер! Думай!

Воспоминание - одна инъекция, эффективный период - двадцать минут, снотворное, возможно, пентотал; другое воспоминание: меня не будили, не интересовались моим именем. Почему меня не допрашивали? Возвращаюсь из состояния бессознательности, воспоминание о каких-то снах, связанных с Ингой, результат второй инъекции и моя реакция на нее. Чрезвычайно важно выяснить, каким препаратом они пользуются, чтобы сопротивляться его действию. Или хотя бы совершить такую попытку.

- Вы хорошо поспали?

Звук помог зрению. Теперь сознание очень быстро возвращалось ко мне, словно ракета, возникающая из глубины. Это не пентотал. Все начало звучать громче, становилось значительно яснее: свет перестал мигать, стал ярким, и его лицо, словно вытравленное на металле, на фоне лепки на потолке; глаза его светились. Сердцебиение усилилось, грудь вздымалась и опадала - начало покоя...

Бог мой, я понял, что они сделали!

- Теперь вы чувствуете себя самим собой, Квиллер. Скажите, как ваше самочувствие?

- Хорошее, - ответил я, прежде чем сумел остановить себя.

Значит, это не пентотал. Этот фокус был мне тоже известен: постепенное введение наркоза с амитал-натрием, затем шоковая доза бензодрина или первитина, чтобы разбудить сонного. Голова у меня была так ясна, что я мог дословно вспомнить то, что говорил нам в 1948 году лектор: грубое пробуждение делает насущно необходимым желание говорить - больным овладевает болтливость такой степени, которую до этого в нем нельзя было предполагать.

Тело дрожало, и нервы напряжены так, как если бы мою кожу стянули сетями из проволочек под электрическим током. Яркий свет, словно отраженный в гранях бриллианта, и звук его голоса, звонкого и чистого, словно удары колокола. Я чувствовал, как все мое тело наливается мощью, и в экстазе мне хотелось кричать, кричать от сознания своей силы. Я поднял руку, чтобы одним ударом раскрошить вдребезги люстру, и вдруг осознал, что на моем лице появилось растерянное и глупое выражение, так как я не смог даже пошевелить рукой. Они привязали мои руки и ноги к креслу, зная, каким я стану сильным, таким сильным, что справлюсь с десятком охранников. И затем наступил спад: я был могуч, но бессилен, не мог двинуться. Я хотел разговаривать, но я не должен был. Результат спада: возбуждение. Язык распух и болел от напряжения, вызванного желанием говорить, которое я подавлял в себе. Молчи! Это все, что ты должен делать. Молчи!

- Теперь вы можете рассказать мне все, что пожелаете, Квиллер.

- Мне нечего рассказывать.

- Я слушаю вас...

- Я ничего не скажу, Фабиан. Мне нечего сказать вам.

- Но ведь между нами существует обоюдная симпатия...

- Послушайте, можете держать меня здесь, пока лицо у меня не почернеет, но ничего не выйдет, ничего у вас не выйдет! - Я перешел на английский. Он тоже.

- Мы не хотим долго держать вас здесь потому, что ваша резидентура начнет беспокоиться о вас. Вы так давно не докладывали о себе...

- Я не докладываю, не обязан ничего докладывать, они... - Молчи, молчи!

- Но вы не должны терять связи с ними...

- Существует почта и...

- Ну? Ну?

- Почтальон всегда звонит дважды. - Пот стекал у меня по лицу, я дышал тяжело, словно пара кузнечных мехов.

- Мы сообщили вашей резидентуре, что некоторое время вы не будете поддерживать с ними связи...

- Не надо никаких марок, никаких марок, Фабиан - Я же говорю, никаких марок! - Безумие, безумие, ты выбалтываешь все одним духом. Говори опять по-немецки и попытайся запутать мыслительный процесс. - Послушайте, мне нечего сказать вам, вы думаете, что можете привязать меня к креслу и накачивать меня наркотиками, рассчитывая, что я выдам таких людей, как Кеннет Линдсей. Солли, бедный Солли, это моя вина, моя вина, я сказал ему это, но он не слышал, он был уже мертв, - вы думаете, он простит мне, скажите, простит? Простит когда-нибудь? Простит?..