Николай Андреев: Убейте прохожего!

– Ну и что? – не успокаивалась Анечка. – А может, он плохо состриг, ему не понравилось, и он решил повторить?

– Одно и то же место невозможно косить несколько раз подряд, – ответил Романов. – Но дело даже не в газоне. Просто, на мой взгляд, глупо не подозревать человека, который имел возможность беспрепятственно залезть в открытое окно комнаты, где было совершено преступление. И потом. В тот момент, повторяю, я только подозревал его. Уверился же я в том, что Виктора убил Михаил несколько позже, когда услышал из уст уважаемой Екатерины Николаевны о неумении ее племянника танцевать.

– Он и вправду не умел танцевать! – подтвердила Анечка. – Однако я не совсем понимаю, какое это имеет отношение к его смерти?

– Прямое. Дело в том, что Михаил за глаза называл Виктора танцором. Тогда как тот им никогда не был.

– И о чем это, по-вашему, говорит?

– Это говорит о том, что Михаил знал: когда-то ваш муж занимался танцами.

– Ничего не понимаю! Но мой муж никогда не занимался танцами! Вы же сами слышали!

– Ошибаетесь! Шестнадцать лет назад Виктор вместе с Виолеттой записались в кружок бальных танцев. Помните? Один раз, по словам Курочкина, они сходили туда и больше, по известным причинам, ходить не стали. Поэтому если не знать о том, что Виктор был на занятиях всего один раз, действительно, можно считать его танцором… И тогда я спросил себя: кто мог знать, что Виктор ходил в кружок бальных танцев, но при этом мог не догадываться, что был там лишь раз?

Решив подыграть Романову, Коновалов сказал, что это тот, кто не был достаточно осведомлен о постоянном составе кружка, но о существовании одного из его участников, Вити Худобина, знал наверняка.

– А чем был вызван его интерес к Вите Худобину? – задал вопрос Романов. – Ведь Витя Худобин, повторяю, был там всего один раз, в день, когда убили девочку Таню?

– А тем, – ответил Коновалов. – Что убийство девочки Тани касалось его лично!

– Это был несчастный случай! – догадавшись, что означают эти слова, воскликнула бабушка.

– Мы проверили, – сказал Коновалов, – и выяснили, что Таня Иванова – девочка, погибшая шестнадцать лет назад от удара тупым предметом по голове, была родной дочерью Михаила Иванова – вашего, извините за выражение, господа, бывшего работника.

– Что вы говорите? – ахнула бабушка. – У Михаила фамилия Иванов! – Она обвела нас недоуменным взглядом. – Кто бы знал!

Тут я не выдержал и сказал, что уж кто-кто, а Худобины могли и должны были знать об этом! Если бы захотели, конечно. Другое дело, что им было глубоко наплевать на фамилию своего работника, им гораздо интереснее было знать, какое у него погоняло на зоне.

– А фамилия… – я махнул рукой. – Иванов, Петров, Сидоров… Какая разница!

Удрученно покачав головой, Рыльский сказал, что полностью солидарен со мной. И заметил, что версия мести, высказанная Романовым, несмотря на несомненные достоинства, никоим образом не объясняет, как и за что был убит Константин.

– Получается, что Михаил Иванов в ту пятницу тайно вернулся из города? Так, что ли? А как он попал в кабинет? Окно-то, если мне не изменяет память, было закрыто.

Романов и Коновалов переглянулись.

– А с чего вы взяли, что это Иванов убил Константина? – осторожно спросил Коновалов. – Иванов убил Виктора и Виолетту – убийц его дочери. А Константина убил Виктор Худобин.

Сказать, что все были потрясены, значит, не сказать абсолютно ничего. Бабушка привстала со стула и, казалось, готова была живьем съесть Коновалова, посмевшего произнести эти слова; Анечка открыла прелестный ротик и на долгое время забыла о нем; Рыльский выпучил розовые глаза, и, казалось, готов был вот-вот расхохотаться.

– А как вы догадались? – спросил я. – По словам Виктора, когда он сказал, что Константин был заколот ножом в горло, хотя сам в кабинет вроде не входил и, значит, знать этого не мог? Или как-то еще?

Коновалов ответил: как-то еще.

– Клубочек начал распутываться с момента приезда в Мыскино дизайнера фирмы «Интерьер-сервис»… Я правильно говорю? – обратился он к Романову.

Романов отрицательно покачал головой.

– Нет, еще раньше. Когда Константин сказал, что в субботу, после истечения срока договора с его нынешним владельцем, он официально объявит о покупке вишневого сада. И добавил одну весьма странную, но ужасно знакомую фразу: «Сверх долга надавал девяносто, осталось за мной»… Я никак не мог вспомнить, где ее слышал? Но вспомнил. Эта фраза принадлежит персонажу пьесы Чехова «Вишневый сад» Лопахину. А произнес он ее, когда рассказывал Раневской о покупке ее поместья с вишневым садом… Надо сказать, что для Лопахина – предприимчивого мещанина, или, как бы сейчас выразились, «нового русского», покупка дворянского поместья стала значительным событием. Этим он как бы поднялся по социальной лестнице, встал на одну ступень с его бывшей владелицей. И вот, когда я вспомнил, кому принадлежит эта фраза, понял, что вишневый сад в интерпретации Константина – это вовсе не насаждение фруктовых деревьев, как мы с вами подумали тогда. Но что конкретно он подразумевал под этим выражением? Ответ на этот вопрос мне удалось найти в документах дизайнера… Помните, когда дизайнер вошел в зал, где сидел Виктор, он сразу спросил: кто здесь Худобин. Из чего я сделал вывод: договор на проект реконструкции дома Виктор заключал не с ним, а с кем-то из руководства фирмы. Но потом, провожая дизайнера, я посмотрел выданный ему лист заказа и увидел, что ошибался. Оказывается, договор на производство работ с руководством фирмы «Интерьер-сервис» заключал не Виктор Худобин, как это можно было предположить, а кто бы вы думали? Худобин Константин!